Конечно, мы обязаны восстановить каждую загубленную судьбу, каждую утраченную строку, весь крестный путь нашей многострадальной, многонациональной литературы. Как это сделать в опрокинутом мире, когда все ценности перевернуты, когда раскололся надвое Союз писателей, и руководители, входя в кабинеты через общую приемную, не здороваются друг с другом. Не примирив живых, возможно ли что-то воскресить, ведь поделены на «наших» и мертвые тоже.
«Смерть Осипа Мандельштама» многое во мне всколыхнула, я ведь и сам из этой «обоймы»: 19 лет тюрьмы, лагеря, ссылки. В Ленинграде в 30—50-е годы репрессирован был 131 литератор, почти треть всей писательской организации. 60 из них расстреляны. Все они посмертно реабилитированы, но преступление в отношении большей части из них продолжается. Только теперь оно называется забвение. Сегодняшние петербургские писатели подготовили книгу о погибших товарищах. 83 имени. Неизвестные документы и факты. Пожелтевшие письма и свидетельства. Но издательства выпускать отказываются: нерентабельно. Они были доходны — зэки, пока кайлили уголь, валили лес, долбали мерзлый грунт. Мертвые они не нужны: убыточны. Третий год лежат у мэра города наши письма с просьбой помочь. Захар Динаров, председатель Историко-мемориальной комиссии Союза писателей С.-Петербурга».
Не все безнадёжно. Работает общество «Мемориал», газеты, в частности «Вечерняя Москва», публикуют «расстрельные списки». Воскрешает неизвестные страницы прошлого «Литературная газета». Много делает комиссия по литературному наследию репрессированных писателей, в частности заместитель председателя ее Виталий Шенталинский, который, надо сказать, первый обнародовал запретные прежде страницы «Дела» Мандельштама. Имена многих уничтоженных литераторов восстановил журналист Эдуард Белтов.
Но все эти разрозненные, индивидуальные усилия никак не подкрепляются государственной заботой.
Где еще в мире, в каком отечестве у поэзии такая судьба. В 1953 году библиотека «Огонька» выпустила поминальный сборник стихов под названием «Сталин в сердце».
Вот трубку закурил — и огонечек
Лицо живое снизу осветил,
И узникам во мраке одиночек
Свободу дальний отблеск возвестил.
Это Павел Антокольский, стихотворение «Наш Сталин с нами».
В сборнике множество авторов подобных строк — Грибачев, Софронов, Сурков, Щипачев, Тихонов, Асеев, Ошанин, Прокофьев, конечно, Михалков; и рядом с ними, вместе — Твардовский, Симонов, Яшин… Широко представлены и малые народы: практически уничтоженных башкирских писателей представляет Мустай Карим («Солдаты, мы оружье не слагаем — мы партии на верность присягаем»), абхазских — Дмитрий Гулиа, аварских — Расул Гамзатов и т.д. и т.п.
Обливается сердце, кровью…
Наш родимый, наш дорогой!
Обхватив твое изголовье,
Плачет Родина над тобой.
Это — все та же Ольга Берггольц, рупор блокадного Ленинграда, арестованная беременной «за связь с врагами народа», ребенок которой умер тихо, не родившись.
Какова была жизнь — с топором и иконой в одном и том же углу, такова была и поэзия.
Бытует понятие «косвенные потери». Например, к стоимости разрушенных в войну заводов и фабрик — прямым потерям, прибавляют стоимость не выработанной ими продукции. Несостоявшийся урожай на заминированных или сожженных полях — тоже косвенные потери. Это по большей части понятие хозяйственное. Но не только. Если к десяткам миллионов убитых — прямые потери — добавить тех, кто от этих молодых и сильных должен был родиться,— тоже косвенные потери. Целое поколение косвенных потерь.
В поэзии — то же. Кого не истребили, тот оказался в плену. Какие стихи, когда душа несвободна. Сколько драгоценных строк скончалось тихо, не родившись.
С поэтом Сергеем Алымовым с удовольствием работали лучшие композиторы-песенники. Знаменитые «Вася-Василёк», «Самовары-самопалы», «Хороши весной в саду цветочки» распевала вся страна.
Он сбежал из Канской тюрьмы (Енисейская губерния) еще в 1911 году, обосновался в Австралии и вернулся в советскую Россию. Отправлен был на Соловки, на Беломоро-Балтийском канале возглавил первую в СССР лагерную газету «Перековка». Вот его стихи:
Бездумного творчества нету.