Заметили, Герцен впереди мыслителей, впереди всех поставил поэтов. Как давно, из каких глубин тянется эта жестокая опала? Не меряно, может быть, с придворного пиита Василия Тредиаковского, которому не раз приходилось быть битым статс-секретарем своего хозяина.
Опальная разница между поэзией и прозой существовала всегда. В одном из рассказов Лесков вспоминает об инженерном корпусе, где довелось ему учиться и где еще чрезвычайно живо было предание о Рылееве. Посему в корпусе существовало правило: за всякое сочинение — порка, пятнадцать розог — бу-де сочинено в прозе, и двадцать пять — за стихи.
Кого еще позвать в свидетели? Вот — Гоголь: «Слышно страшное в судьбе русских поэтов!» А вот — Кюхельбекер, последнее стихотворение:
Тяжка судьба поэтов всех земель,
Но горше всех — певцов моей России…
Конечно, дантесы и мартыновы сыщутся всегда и везде, но не везде у них такое благодатное и обширное поле деятельности. Наступил наш XX век, и оказалось вдруг, что гибель на дуэли, когда-то всех поразившая, — не самая страшная. Лермонтову можно принести на могилу цветы. А сколько в нашем веке могил затерялось, как Цветаевой, сколько брошены в землю без могил, как Мандельштам?
Погребенье пето не было…
После революции, спустя полтора десятка лет, поэт «серебряного века» Владислав Ходасевич составил новый скорбный список: «В известном смысле историю русской литературы можно назвать историей изничтожения русских писателей… Только из числа моих знаковых, из тех, кого знал я лично, чьи руки жал, — одиннадцать человек кончили самоубийством».
Одиннадцать! Есенин, Маяковский, Цветаева… Постойте, Цветаева еще была жива, строки-то писаны в 1932-м, еще жива была и Оленька Ваксель — Лютик, покончившая с собой в том же 1932-м. Статья Ходасевича «Кровавая пища» закончена была 21 апреля, а Лютик застрелилась полгода спустя — 25 октября. Знал ли ее Ходасевич, жал ли руку ей? Безусловно.
Тут не одиннадцать, куда больше. Именно после 1932 го началась волна репрессий и самоубийств.
На этом имени надо задержаться. Исследуя жизнь Мандельштама, мы все время оставляли его один на один со всеми бедствиями и несчастьями. Но ведь были у него привязанности, увлечения, влюблённость. Ольга Ваксель — самая сильная любовь в его жизни, настоящая «любовь-страсть», в чем он и признался Наденьке много позже.
Впервые он встретил ее в 1916 году. Недолго погостив в Александрове у Цветаевой, к которой был сильно привязан, неожиданно, вдруг сорвался в Коктебель, где и встретил угловатую девочку-подростка тринадцати лет. Увидел и забыл. Восемь лет спустя в Петрограде вновь увидел ее и был ослеплен, сражен красотой.
Ольга Ваксель — Лютик из дворянской семьи. Прадед Алексей Львов — скрипач и композитор, автор царского гимна. Сама Ольга играла на рояле и скрипке, занималась живописью, писала стихи, снималась в кино. Знала французский, немецкий, английский. Вот ее воспоминания о Мандельштаме:
«Для того, чтобы иногда видеться со мной, Осип снял комнату в «Англетере», но ему не пришлось часто меня там видеть. Чтобы выслушивать его стихи и признания, достаточно было и проводов на извозчике. Осип говорил, что извозчики — добрые гении человечества. Однажды он ждал меня в банальнейшем гостиничном номере, с горящим камином и накрытым ужином. Я сказала о своем намерении больше у них (в доме — Авт.) не бывать, он пришел в такой ужас, плакал, становился на колени, уговаривал меня пожалеть его, в сотый раз уверял, что он не может без меня жить, и т. д. Скоро я ушла и больше у них не бывала».
Жизнь упала как зарница,
Как в стакан воды — ресница
Осип мне не был нужен ни в какой степени. Я очень уважала его как поэта… Вернее, он был поэтом и в жизни, но большим неудачником».
Едва ли не единственный раз судьба смилостивилась к поэту: Лютик от него отвернулась.
Она была обречена. Сама себе назначила раннюю смерть, как избавление, определила срок. На Невском она случайно увидела близкую знакомую, та заметила, глянув на платье Лютика: «Такие воротнички выйдут из моды…»
— А я только до тридцати лет доживу. Больше не буду.
Каждую осень она испытывала острые приступы одиночества.
Конечно, приложила руку молодая Советская власть. «Анкета» помешала получить образование, специальность, приличное место. В 1917-м прервалась ее учеба в Институте благородных девиц. Лютик попыталась поступить в строительный техникум — не приняли. Пошла работать табельщицей на стройку.