В нее влюбляется вице-консул Норвегии в Ленинграде Христиан Вистендаль — красавец, моложе ее, на взлёте карьеры. Он ухаживает за ней почти два года и, наконец, 28 сентября 1932 года увозит в Осло.
Вольная воля, свобода. Везение: в эту пору бессрочный выезд интеллигенции на Запад практически прекратился. Она снова вернулась к стихам, к живописи, начала изучать норвежский. Это длилось меньше месяца…
В таких случаях всегда вспоминают, что и когда было поправимо: «если бы». Мать Лютика, Юлия Федоровна, в день отъезда хотела предупредить Христиана по поводу осенних приступов. Но ей не удалось остаться с ним наедине.
Все это пустое. Она ехала умирать. Вся российская интеллигенция искала пути на Запад, чтобы уцелеть, выжить, Лютик — единственная — ехала умирать.
В ночном столике мужа она обнаружила пистолет. Он узнал об этом, но не придал значения. С Агатой, сестрой мужа, она осмотрела городское кладбище, два крематория, один из них, романтически расписанный, ей понравился: «Вот этот я себе выбираю».
26 октября, ровно в полдень, Лютик выстрелила себе в рот. Шею с правой стороны разнесло, а красивое лицо осталось нетронутым и сохранило полуулыбку.
…Осип даже не знал, что Лютик тоже пишет стихи.
Он помнил ее всегда, признает Наденька.
И влюблённость, как жизнь, прошла по краю пропасти.
У нее — страх перед жизнью и жажда смерти. У него — страх перед смертью и жажда жизни («Не разнять меня с жизнью…»). Окажись они вместе, она, волевая, сломала бы его. В отношениях двоих всегда независимее и сильнее тот, кто меньше любит или не любит вовсе, но позволяет себя любить.
Лютик осиротила оба дома — и в Ленинграде, и в Осло. Сразу после смерти жены Христиан написал Юлии Федоровне: «Я надеюсь вскоре последовать за Ольгой». И правда, умер через полтора года от сердечного приступа. Преуспевающему дипломату было 30 лет. Умерли его родители. Дом был продан.
Примерял ли Осип Эмильевич на себя посмертную маску Лютика? Все же был он на двенадцать с половиной лет старше своего разлучника-победителя, счастливого несчастливца, а главное, сердце его было куда слабее.
…Лютик, Марина. Две женщины-самоубийцы в короткой и хрупкой жизни неуравновешенного поэта — не много ли?
Странные, словно из нереальности судьбы, тесно переплетенные, — Лютик и Осип, Осип и Надежда. Осип и Марина. Марина и Сергей Эфрон. Мысль о самоубийстве преследовала каждого из них. Мандельштам дважды пытался покончить с собой — в тюрьме. Эфрон после допросов и пыток попадает в психиатрическое отделение Бутырской больницы «по поводу острого реактивного галлюциноза и попытки самоубийства». Это еще не все окружение. Близкий друг Мандельштама знаменитый актёр-чтец Владимир Яхонтов в припадке страха, что его идут арестовывать, выбросился из окна.
Не много ли, снова спрашиваю я, не много ли самоубийц, состоявшихся и вероятных, на таком маленьком жизненном пятачке? Нет, для нашего многострадального Отечества, что бы и сколько бы ни творилось, все как раз, все покрывается временем и безмолвием.
Я сказал — «вероятных»… Неудавшиеся покушения на собственную жизнь очень подкрашивают унылую действительность. Фет остался образцом счастливого русского поэта: дожив до семидесяти двух, он кончил все-таки тем, что схватил нож, чтобы зарезаться, и в эту минуту умер от разрыва сердца.
Самоубийство — не просто отказ от данной Богом земной жизни, но, по существу, — отвержение Креста и Воскресенья Христова. Все самоубийцы лишаются отпевания и христианского погребения.
Но Мандельштам был бы прощен Богом: состояние безумия — не в счет.
Вернёмся к читательским письмам.
«Если мне разрешено было бы немного проэкзаменовать Поляновского, то я задал бы ему несколько вопросов. Кто из наших очеркистов особенно отличился с боях на Халхин-Голе и среди немногих был награжден орденом Красного Знамени? А был ли у нас хоть один писатель — депутат Верховного Совета СССР, который был бы сражен вражеской пулей и погиб прямо на поле боя? Или отдать жизнь за Родину, по нашим теперешним меркам, ничего не значит? А погиб этот писатель 14 ноября 1943 г. в районе деревни Туркин-Перевоз. Л. Вольпе, Москва».
Экзамен пустяковый. Речь о Владимире Ставском. О том самом Ставском-Кирпичникове, Генеральном секретаре Союза писателей СССР, который вместе с известнейшим автором революционных пьес Всеволодом Вишневским возглавил в Москве разоблачительные, антиписательские кампании. Который написал гибельный донос на Мандельштама самому Ежову. Который участвовал в оперативных действиях органов НКВД, помог им загнать поэта в западню: вручил счастливым Мандельштамам две путевки в дом отдыха, чтобы не утруждать агентов лишней работой по розыску кочевого безночлежного поэта.