Я не проверял подробности кончины Фриновского. Знаю только, что и он, и его предшественник зам. Председателя ОГПУ Я. Агранов, подписавший ордер на первый арест поэта, оба были осуждены. Кончили жизнь так же, как и те, кого они замещали, и кто пришел на смену их шефам — Ягода, Ежов, Берия. Так же, как и их подчиненные следователи, ставшие потом подследственными.
А куда подевался следователь ОГПУ Шиваров — главный экзекутор поэта? «Христофорыч» — «специалист по литературе», — так умевший «когтить очередную жертву, пойманную в капкан», щеголявший на допросах своей осведомленностью. Все знакомые Мандельштама уже перебывали у него, многих он называл по агентурным кличкам, принятым в тайной полиции — «двоеженец», «театралка», делая тем самым намек, что они едва ли не завербованы. Помните его поучения-угрозы Мандельштаму:
— Для поэта полезно ощущение страха, оно способствует возникновению стихов, и вы получите полную меру этого стимулирующего чувства.
Что стало с ним? Палач-философ словно сквозь землю провалился. Я слышал, что он также был осужден. Но по линии НКВД, как выяснилось, дело на него не заводилось. Когда в 1987 году Мандельштама реабилитировали — формально, небрежно, неряшливо, КГБ сделало вид, что разыскивает Шиварова: в адресный стол направили запрос, оттуда ответили, что по последнему месту жительства не значится.
Только недавно, в конце нынешнего августа, удалось мне частным образом выйти на его след. Да, Шиваров был арестован, судим, отбывал наказание в лагере. Если это правда, что КГБ ничего не знает, то по чьей линии проходил? Может быть, его судил Военный трибунал? Вряд ли. Может быть, МВД?
Собеседник мой просил его не называть, человек достаточно известный, он не желает, чтобы имя его хоть как-то было связано с именем лубянского следователя.
— Фадеев и Павленко дружили с моим отцом. Павленко и привел к нам в дом Николая Христофоровича. Как оказалось, он родился и вырос в Болгарии. Коммунист. После какой-то там заварушки бежал чуть ли не из тюрьмы к нам, оставил там жену и ребенка. Здесь снова женился, жена — глазной врач. Это была одна компания — Фадеев, Павленко, Шиваров, они приятельствовали. Кем он работал — ни отец мой, ни мать не знали. Вроде бы на какой-то ответственной партийной работе. Я был мальчиком, но помню Николая Христофоровича очень хорошо. Среднего роста. Круглолицый брюнет. У него был вид аристократа. Он часто приносил мне в подарок очень редкие книги. Был компанейский, обаятельный, пользовался успехом у женщин. Московский сын очень любил его. А жили Шиваровы, как и мы, — на Арбате, рядом.
Николай Христофорович уже был осужден, уже отбывал наказание… однажды в дом к нам постучались… Вошла женщина, как потом выяснилось, вольнонаемная из лагеря. Она вручила матери письмо от Шиварова. На конверте было написано: «Второй переулок налево, второй дом от угла, войти во двор, направо в углу подъезд, 6 этаж, налево в углу дверь». Здесь же, на конверте, нарисован план. Найти легко, если знать одно — речь об Арбате. Это, видимо, женщина должна была держать в уме.
Письмо Шиварова сохранилось.
Помните, о чем просил его бывший подследственный, несчастный, беспомощный Мандельштам в своей единственной весточке, которую удалось передать родным? «Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги — не знаю, есть ли смысл. Попробуй все-таки. Очень мерзну без вещей».
О чем же просит теперь Николай Христофорович?
«Купите для меня сотню хороших папирос, немного сладкого — ох, шоколаду бы, а? — пару носков любого качества, любого же качества (но не любой расцветки, предпочтительно голубой или серой) сорочку № 42/43, два-три десятка лезвий (это в зону-то! — Авт.) для безоп. бритвы, мыльного порошку, 1-2 к., туалетного мыла и наконец — книги».
Да это же письмо аристократа из санатория. И денег у Шиварова в лагере оказалось предостаточно, и связь с волей налажена отменно. Даже секреты от жены — санаторно-курортные.
«При этом спроси у Люси, нет ли у нее что-нибудь из этих вещей, заготовленных для меня, однако, во-первых, — не упоминая ничего о сорочке, шоколаде и папиросах, и, во-вторых, — предупредив ее, что посылку вообще не возьмут и внушив ей, что почта не намерена возобновлять прием посылок в наши края. Мне же известно, что я 15.III прием посылок должен быть возобновлен; тебе это сообщаю, потому, что буде предъявительница откажется взять все я сообщу тебе адрес, по которому ты мог бы послать то, что можно отложить. […] Нельзя откладывать […] прежде всего ответ Люси и у нее же полученный люминал — как можно больше».