Ещё труднее примириться с мыслью о потере — матери.
Минувший, 1975 год был особенно удачным, даже счастливым для Валентины Андреевны Черных: три «дела» по розыску закончила. Вот одно из них, не самое трудное и не самое лёгкое, вполне рядовое.
Валентина Андреевна получила письмо от сверловщицы завода «Вулкан» Тамары Козуновой: «Сегодня 9 мая… Я совсем одна, так плохо быть одной… По метрическим данным, я родилась в Ленинграде, родители: Козунов Михаил, мать — сведений нет».
Черных запросила все районные отделы ЗАГСа Ленинграда. Ответили: «Записи о рождении за 1940 (41—42) г. р. на гр. Козунову Тамару не найдено». Черных запрашивает районы и сельсоветы области. Запрашивает вторично. В третий раз. Проверила архивы райвоенкоматов — об отце никаких следов. Запросила архивы детских домов в гороно и облоно, проверила сохранившиеся кое-где «книги движения» воспитанников в самих детдомах. С трудом выстроила Тамарину жизнь. Вот она, биография детства: Пушкинский детский приёмник, детский дом в Токсово, Черемыкинский детдом, Лужский детдом, Волосовский детдом…
Не странно ли и не грустно ли, что по долгу службы один человек узнает о другом все, а тот, другой, ничего о самом себе не знает. Тамара ещё ничего о своей жизни не ведала, а Валентина Андреевна уже знала, что мама её умерла в январе 1942 года, сама Тамара, восьмимесячная, сидела в это время возле неё, перебирала игрушки. Что отец её, и не Михаил вовсе, а Алексей, осенью того же сорок второго погиб. Что какая-то старушка подобрала её и отправила в приёмник-распределитель…
Впрочем, я забежал вперёд, следы родителей не могла Черных найти долго. Она выписала в адресном бюро всех Козуновых в Ленинграде и области — 40 человек. Со всеми переговорила — ни у кого Тамара в войну не потерялась.
— Тамарочка, милая, — время от времени просила Валентина Андреевна, — помоги мне, хоть что-то вспомни из самого раннего детства.
— Черемыкино помню, на стенах детдома широко, во весь рост, фашисты черные, в касках, нарисованы, потом закрасили. В Сиверский санаторий меня возили, туда всех дистрофиков из детдома возили. Помню, нас все время взвешивали. Коек в детдоме не хватало, помню. Кому на одного достанется — рад! Только потом, в Волосовском детдоме, это уже в 1953 году, я впервые поняла вдруг, что я сирота. К другим какие-то дяди, тети приходят, гостинцы приносят, а ко мне — никого, других на каникулы к себе берут, а я одна… Я и фамилию-то свою точно не знаю. Козунова ли…
Через полгода, 10 ноября, в День работников милиции, Черных велела Тамаре принести две фотокарточки. «Плохи дела, — сказала она, — будем печатать объявление в «Смене».
Тамара ушла, а ровно через час к Черных заглянула одна из Козуновых, уже приходившая к ней накануне. Оказывается, она была в гостях у родственников, и хозяйка дома рассказала, что в войну у неё потерялась племянница Тамара, её никто не искал, считали погибшей: в Гатчине были фашисты.
К четырем дня Тамара пришла на работу и нашла записку: «Позвони срочно Валентине Андреевне».
— Тамарочка, ты только не волнуйся, у тебя, кажется… родственники нашлись. Хорошие родственники, близкие.
Она молчит, плачет.
— Успокойся, успокойся. И никому пока не говори, будем ещё проверять.
Потом звонила снова и снова:
— Ну кто всё-таки? — Думаем, сестра. Галя. — А где она живёт? — Нет-нет, пока нет. Жди.
Через несколько дней: — Хочешь фотографию детскую Галину посмотреть? Приезжай.
Приехала, глянула и вспомнила себя детдомовскую. — Это же я. — Как? — испугалась Черных. — Нет, просто похожа очень.
«Потом, — рассказывает Тамара, — Валентина Андреевна показала мне ещё фотографию мамы. Я ревела, вообще я в те дни все время ревела».
На 17 декабря назначили наконец встречу.
«Но почему, — спросил я у Черных, — больше месяца ожиданий, когда все вроде бы ясно?» — «Что вы, это самый ответственный момент, тут надо все подогнать, чтобы сходилось. Знаете, как бывает… Московский спортсмен обратился ко мне за помощью. Одна женщина, ленинградка, узнала его: сын. Подготовили встречу, приехало телевидение. Оказалось — не сын… Это от жажды своих увидеть».
— Встречу с родными,— рассказывает Тамара, — на 11 часов назначили. А меня Валентина Андреевна к десяти пригласила и около часа готовила меня, успокаивала. Я для смелости с подругой пришла, с Таней, тоже детдомовской девочкой. Сидим. Ровно в 11 звонок: нас ждут в соседней комнате. Я встала, ноги не идут. Вошли — народу, цветов!.. И голос Валентины Андреевны слабо чувствую: