Глава семейства посмотрел вокруг и увидел, что Вселенная и вправду сферическая. Посередине звезда, а вокруг — сфера, а на ней какие-то странные существа строят жилые кварталы, синтезаторы пищи, электростанции, легкие заводы, средние заводы и тяжелые заводы.
Поразительно, что всего этого могло бы и не случиться, если бы один боцман не увлекался культуризмом.
За 85 лет до вспышки мимо В Каппа Лебедя пролетала средняя баржа грузового флота расы Экстерналов. Вечером за игрой в крумкель штурман несколько перебрал хармива, и проложил курс слишком близко к звезде. На следующий день привычный завтрак экипажа, состоящий из проснипченых квартунов, был прерван сигналом тревоги. Несмотря на скромный вес баржи — всего 65 мегатонн плюс 120 мегатонн груза — двигатели не справлялись с гравитацией светила, траектория полета все больше искривлялась.
Согласно принципу многоначалия, капитан тут же посоветовался с командой. Послышались предложения:
— Оторвать гойца штурману!
— Нет, нужно уменьшить вес!
— Съедим груз!
— Выпьем все хармиво!
— А может, сыграем в крумкель напоследок?
— Точно, а потом выпьем все хармиво!
— …и съедим груз!
— …и штурману гойца оторвем!
Не высказался лишь один член экипажа — боцман. Не высказался он потому, что в кают-компании его в тот момент не было. Капитан отправился на поиски и обнаружил боцмана в трюме. Боцман качал бицепсы, расположившись так, чтобы гравитация звезды увеличивала вес штанги.
— Где ты взял штангу, фаскундель этакий! — взревел капитан, и гнев его был оправдан: превышение веса личного багажа даже на десять килотонн было тяжким нарушением устава.
— Сбрасывай блины! — приказал капитан.
Боцман отчаянно сопротивлялся. Ныл о том, в какое катастрофическое состояние придет его тело за следующие два года полета без штанги; кричал, что только в здоровом теле может обитать здоровый дух; даже высказался на тему Декларации о правах Экстернала.
Тем временем пятый ускоритель астматически кашлянул и заглох. Баржа угрожающе накренилась, из иллюминаторов пахнуло жаром звезды. Выбора не было — боцман снял со штанги сперва четыре десятикилотонных блинчика и вышвырнул в воздушный шлюз. За ними последовали шесть тридцатикилотонных дисков, а затем — два тяжелых стокилотонных блина. Когда не помогло и это, капитан вырвал из рук боцмана двухсоткилотонный гриф и швырнул в шлюзовой люк. Следом за блинами, гриф унесся к поверхности В Каппы Лебедя.
В следующую минуту баржа выровнялась и, медленно набирая скорость, легла на прежний курс.
Боцман заперся в каюте на трое суток и не выходил до тех пор, пока не придумал, как помочь своему горю. Он тайком отвинтил от стены аварийный реактор и принялся качаться им. Благо, реактор имел удобную цилиндрическую форму, а провода, ведущие к нему, были достаточно длинными и гибкими. Штурман стал жестоко ограничивать себя в потреблении хармива и впредь никогда не пил больше пятисот кубометров за вечер. Капитан доставил груз по назначению и получил в благодарность талон на поедание двух процентов груза. А штанга боцмана пронизала атмосферу звезды, по инерции проткнула фотосферу и кору и попала прямиком в ядро. Там она, разумеется, расплавилась. Получив прибавку в массе, звезда подтянула к себе шлейф водорода, струящегося с крупной компоненты А. Впитывая вещество соседки, звезда становилась тяжелее и тянула к себе все больше и больше водорода. Спрессованный до триллионов атмосфер газ разогрелся и спустя 85 лет вспыхнул термоядерной реакцией. Звезда взорвалась вспышкой адского пламени и превратилась в новую.
Один британский астроном в 19 веке заметил эту вспышку, но принял ее за фосфоресцирующую мошку на зеркале телескопа.
МОТИВ
Ричард Коннел с трудом раскрыл глаза. Веки поднимались нехотя, до последнего оберегая зрачки от реальности. Вокруг лежала плоскость серого базальта, поросшая редкими угловатыми глыбами. В сотне футов громоздилась «Эврика», перекошенная и какая-то высохшая, словно хитиновый труп насекомого. Красное солнце било ей в борт, и по камню размазывалась жидкая чернильная тень. Рич встал и побрел к кораблю.
Бил озноб. Голова кружилась, картина перед глазами дрожала, покрываясь белесыми пятнами. Ноги подкашивались. У трапа он упал и уставился в небо. Его мутило. Рич заранее знал, что будет худо. Но какая иступляющая, опустошительная боль, какое безбрежное отчаянье может скрываться за этим «худо» — еще месяц назад он даже представить не мог.