Один поезд шел из Новосибирска в Адлер. В его «нулевом» дети ехали на юг в пионерлагерь. Без родителей конечно. Другой состав следовал из Адлера в Новосибирск. Пассажирам обоих поездов «повезло» не далеко от станции Аша. Общий финальный результат – чуть меньше 1600 трупов. А тогда, в день катастрофы, по телевидению в вечерней программе «Время», в рамках развивающейся гласности, показали картинку с места события. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв вместе с «группой товарищей», в числе которых был и министр обороны СССР стоит на фоне большой палатки армейского типа. На палатке красный крест. Голос диктора за кадром сообщает о катастрофе, о примерном числе жертв и заканчивает сюжет словами: «Развёрнут военно-полевой госпиталь».
Надо ехать. Благо отгулы есть. Когда еще такой случай представится?
На второй день после катастрофы вылетаю в Челябинск. В аэропорту захожу в штаб помощи пострадавшим и их родственникам. Число жертв растет в соответствии со смертями сгоревших до костей. В больницах катастрофически не хватает специализированных кроватей.
В автобусе, который собирается идти в город, ко мне подсаживается непонятный молодой человек (из КГБ?), начинает выяснять, кто я? откуда? зачем? Удовлетворившись моими ответами и видом потрепанного удостоверения внештатного корреспондента газеты «Невская заря» (была такая во Всеволожском районе Ленобласти) он выходит.
В Ашу поезд пришёл совсем рано-рано утром. Практически весь посёлок еще спит. Но и здесь есть штаб помощи пострадавшим. Там узнаю что до самого места катастрофы еще несколько километров. На моё счастье в попутном направлении идёт микроавтобус «буханка». Приезжаю. Хожу, фотографирую. Бригада рабочих ремонтирует один путь Транссиба. По другому движение уже пущено. Подбираю в качестве «сувенира» кусок обгорелой древесины с металлической защелкой от купейной двери. Наконец знакомые по ТВ-картинке палатки. Одна из них действительно с красным крестом. У палаток двое мужчин. Выясняется, что это учителя Начальной военной подготовки (был в советской школе такой предмет - НВП) вывезшие девятиклассников на краткосрочные сборы. Их санитарную палатку и сняли телевизионщики, выдав ее за военно-полевой госпиталь. Порассказали мне они… Много… Всякого…
В том числе о том, как министр обороны им руки пожимал и говорил: «Спасибо вам за то, что оказались в нужное время в нужном месте»; и о том, как они с мальчишками таскали носилки с полуживыми обожженными пассажирами. Некоторые из них обладали явно избыточной массой тела, а мои коллеги из ТАСС, «Правды», «Советской России» и «Труда» просили школьников не слишком торопиться и повернуться по удачнее, чтобы ракурс по лучше был и снимок получше вышел повыйгрышнее.
Рассказали о том, как после взрыва стекла вылетели из домов находившихся в нескольких километрах от эпицентра и после того как прошла ударная волна первой мыслью местных жителей было: «Началась термоядерная война!»
Когда я вернулся в Ашу после всего услышанного и увиденного мне как то стало всё равно по какой стороне улиц ходить. По теневой или по солнечной. А температура за +30 С, между прочим! Схватил я легкий солнечный удар. С ним и жуткой головной болью на дизель-поезде еду в Уфу. На станции Углу-Теляк у меня еще хватает сил высунуться в форточку и ещё несколько раз взвести затвор фотоаппарата.
Уфимский железнодорожный вокзал. Здесь в одном из тупиков находились вагоны-холодильники с трупами. На стене около справочной в зале ожидания висит схема их расположения. «Любоваться» на обгорелые кости и человечье мясо я не пошел. Голова дико болит, а впечатлений и так через край.
В местном представительстве «Аэрофлота» билетов конечно же нет. Лето. Сезон отпусков! Мне послезавтра на работу, отгулы заканчиваются. Еду в аэропорт. Может там билеты будут? Приезжаю. Идёт допосадка на Москву. И есть места! А на Ленинград рейс только через час, и не известно сколько именно из купивших билеты не придёт на регистрацию. Дело ясное – надо в столицу лететь. От туда всего одна ночь на поезде.
Поднимаюсь по трапу в ТУ-154. Сажусь в свое крайнее от прохода кресло во втором салоне. Вот, думаю, взлетим – обдув начнётся, полегче моей раскалывающейся башке станет. Потом у стюардесс таблетку какую-нибудь попрошу. Самолёт разбегается, взлетает… Я судорожно кручу «сосок» в вожделении вентиляции. «Индейская изба – фиг вам». Нету на моём месте никакого обдува. Зато впереди воздух так и свистит. Везёт мне! Прям как утопленнику на раков. Бросаю взгляд вперёд думая увидеть счастливчиков. И вижу как по другую сторону прохода, чуть впереди молодая мамаша прижимает сложенную газетку к люку запасного выхода. Думаю: «Ну, из огня да в полымя. Только на железнодорожной катастрофе побывал, так теперь кажется авиационная начинается». Не смотря на то, что самолет набирает высоту и светится объявление «Пристегните ремни» отстёгиваюсь и к стюардессам. Щель между люком запасного выхода и фюзеляжем сантиметра полтора-два, мелькающее в облаках крыло в нее хорошо видно.
Бортпроводницы вначале смотрят на меня с непонимающим удивлением. Во время взлета пассажир прискакал!
- У нас салон разгерметизирован. Скажите летчикам: «Лучше бы обратно в Уфу на посадку заходить».
Одна из стюардесс бежит в пилотскую кабину. Через некоторое время от туда появляется бортмеханик (или кто это был из экипажа?) с большой крестовой отверткой с красной ручкой. Мы отсаживаем пассажиров от злополучного люка и пытаемся поставить его на место. Самолет между тем продолжает набирать высоту. Из-за перепада давления в салоне и за бортом воздух свистит всё сильнее. Не то что другого, самого себя уже не слышно. Скоро я замечаю, что этот подлый люк мало того, что в бок ушел, так ещё и вверх сместился. Хлопаю бортмеханика по плечу, указываю пальцем на это «радостное» обстоятельство. Тот перекрещивает руки. (Достаточно распространённый жест в международных системах сигналов. Означает «Кончай работу».) Сзади уже стюардесса стоит. Салфетки колбасками закручивает. Мы с помощью отвертки засовываем их в щель. Из за разницы в давлении они буквально всасываются туда, производя звуки «У-уп, у-уп, у-уп». Загерметизировались. Если конечно это можно так назвать. Пронзительный свист совсем не прекратился, но стал значительно тише. Пассажиров вернули на место. Выдали им одеяла. ТУ-154 сделал какой-то маневр. Скорее всего нам сменили эшелон – высоту полёта. С таким фюзеляжем на границе стратосферы не полетаешь. Мне дали пару таблеток от головной боли. Вместо 3,5 часов мы летели до Москвы 4 с гаком.
В Ленинграде я сперва вообще не понимал, что и как об этом писать. Один из моих учителей журналистики Александр Габнис сказал: «Это может даже хорошо, что сразу не можешь. Через 2-3 дня может что-то действительно удачное получится.» И в самом деле, спустя какое-то время я принёс в многотиражку ЛМЗ «Турбостроитель» материал с «оригинальным» названием «Катастрофа» и эпиграфом из В.Кочеткова:
«Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила,
Рука зовущая вдали.»
Правда потом я узнал, что многотиражки не только гонораров не платят, но и командировочные расходы мне компенсированы не будут. Даже дорога. Печатай просто так если хочешь, «из любви к искусству». Но каждый труд должен быть оплачен. «Раз не будет оплаты командировки, не будет и статьи», - сказал я главному редактору многотиражки «Турбостроитель» Савченко. «Невская заря» за увлечением выборами забыла про мою «Катастрофу». Материал вышел только к первой годовщине произошедшего в Углу-Теляке, в том же «Турбостроителе».