— А-ап!.. — испуганно подавился голос и умолк.
Цоколев отвел трясущуюся мокрую ладонь и с надеждой взглянул на дульный тормоз: может, тоже испугается да исчезнет? Увы, нет. Державный стальной фаллос, похоже, обосновался в форточке надолго.
Дверь отворилась, и в комнату решительной ныряющей походкой вошла Нинка Ремизова, хозяйка квартиры.
— Все, Цоколев! — ликующе объявила она, со стуком выставляя бутылку на стол. — Кончилась твоя лафа! Такого я себе мужика оторвала! Золото — не мужик! Короче, сегодня переночуешь, а завтра собирай манатки!.. Витюлек! — крикнула она в прихожую. — Чего жмешься! Давай заходи!
Вошел субтильный козлобородый Витюлек. Был он в дымину пьян и, застенчиво улыбаясь, беспрестанно разводил руками: дескать, прости, друг, так уж вышло…
— Чего молчишь? — насупившись, спросила Нинка бывшего сожителя.
— Нин… — Страдальчески надломив брови, Колян смотрел на дульный тормоз. — Слушай, вон там в окне… Пушка есть или нет?
Нинка повернулась и уставила в форточку недоуменные, как у свежепойманной рыбы, глаза. Со временем она, возможно, что-нибудь там и увидела бы, но тут заговорил Витюлек.
— Господа… — с кроткой улыбкой начал он как бы в беспамятстве. — Семьдесят лет неверия — это трагедия! Что мы видели до гонения на церковь? Мы видели чертиков, господа. И точно знали, что у нас горячка… Что мы видим теперь? Мы видим пушку в форточке и ни-че-го не можем понять. Что это? Галлюцинация или снова путч?
Он закатил огромную вопросительную паузу, но ответа не получил. Пушка тоже пока молчала.
— Симпатичный, правда? — очарованно глядя на Витюлька, спросила Нинка. Затем оглянулась на бывшего сожителя и посуровела. — Чего сидишь — ручки поджал? Открывай давай!
Колян освободился от кресла, встал и, со страхом глядя на пушку, подобрался к столу. Водочная пробка, словно издеваясь, долго виляла скользким хвостиком. Наконец поддалась.
— За что пьем? — спросил Колян с таким отчаянием, что фраза обрела несколько неожиданный смысл. Действительно: за что? В чем провинились, Господи?
Витюлек с готовностью поднял граненую стопку и выпрямился во весь свой незначительный рост. Лихо отставил локоток. Стопка в его изящной ручонке казалась стаканом.
— Это символично — пушка в форточке, — объявил он в припадке вдохновения. — Это веление времени. Время велело: в каждую форточку по пушке! Часто приходится слышать: а вот в нашей форточке пушки нету… Ка-кая слепота! Она там есть, господа, она там есть! Даже если мы в данный момент ее не видим, она присутствует в наших форточках незримо… Я знаю, многие возмутятся. Они пойдут на улицы, они будут требовать: «Уберите пушку из нашей форточки!» Но, господа… — Лицо Витюлька омылось ласковой улыбкой. — К ней можно и привыкнуть… Вглядитесь в нее, господа! По-своему, по-артиллерийски, она даже красива…
— А… проверить?.. — Колян затрепетал.
Витюлек прервал тост и, запрокинув бороденку, вперил взор в дульный тормоз.
— Присутствует ли данная пушка в данной форточке как физическое тело?.. — озадаченно переспросил он. — Это непросто. Это далеко не просто, господа… На втором этаже мы могли бы прибегнуть к логике, поскольку до форточки второго этажа не всякая пушка достанет… Можно еще, конечно, эмпирически, то есть на ощупь… Но, во-первых, это надо вставать на цыпочки… А во-вторых, где гарантии, что она не померещится нам и на ощупь тоже? — Витюлек уронил и тут же вскинул голову. Получилось задумчиво и красиво. — И все же способ есть! — радостно возгласил он. — Выпить, господа! Мы слишком резко бросаем пить. Мы не щадим организм, и на грубое насилие он отвечает галлюцинациями. Поэтому как только померещилось — надо еще по чуть-чуть. Господа! Именно за это я и предлагаю поднять бокалы!
Несколько ошарашенные тостом, все выпили и оглянулись. Пушечный ствол торчал из форточки по-прежнему. Посмотрели вопросительно на Витюлька — и обнаружили, что на столе стоит нетронутая стопка, а сам Витюлек пропал бесследно. Вот он-то и был, как выяснилось, плодом белой горячки…
— Зла не хватает, — басила Нинка, немигающе глядя на ополовиненную поллитру. — Главное, еще когда вела, ну чуяло мое сердце: не бывает таких мужиков.
Нахмурилась и вздохнула — шумно, как лошадь.
— Нин… — тянул свое Колян. — Ну что ж такое? Пьем-пьем, а она все не исчезает и не исчезает…
Затрещав стулом, Нинка повернулась и тяжко воззрилась на пушку.
— Тоже мне мужик! — презрительно выговорила она. — Не знаешь, как это делается?
Встала, ухватила прислоненную к стене швабру и шандарахнула ею по дульному тормозу, думая, надо полагать, таким образом развеять видение. Металл отозвался мощно и гулко.
Нинка въезжала в ситуацию.
— А-а?.. — зловеще протянула она. — Ты на танке — в хату? Вот как выну тебя сейчас из бронежилета…
И со шваброй в руках решительной ныряющей походкой устремилась из комнаты. Хлопнула дверь.
Николай Цоколев, растроганно развесив брылья, смотрел на дульный тормоз. В это не верилось, но все проблемы, похоже, решились сами собой. Голос — умолк и больше не упрекал. Пушка вроде бы оказалась настоящей. Витюлек… Вот Витюлька, честно говоря, было жалко до слез. Ну, горячка… Мало ли что горячка! Редкой ведь души человек!..
«Эмпирически… — с нежностью вспомнил Колян. — То есть на ощупь…» Он поднялся, доковылял до окна и, рискуя утратить равновесие, встал на цыпочки. Обхватив обеими руками прохладный шершавый металл, запрокинул лицо и скосил глаза в черное гулкое жерло.
— Колян… — испуганно прошелестело оттуда. — Слышь, Колян…
— А? — не менее испуганно отозвался Цоколев.
— Рви когти, Колян… Сосчитали тебя, понял?..
Руки сами собой разжались, и Цоколев, рухнув на пятки, едва устоял на ногах. «Сосчитали…» — вновь ужаснувшись, мысленно повторил он и огляделся.
Рвать когти!
Куда?
На улицу, к Нинке…
Стены коридорчика были как намагничены: стоило сделать неверный шаг — и Коляна буквально присасывало к обоям.
— Что? Достукался? — злорадно осведомился из санузла осмелевший в отсутствии хозяйки давешний мужской голос. — Сосчитали голубчика?
Цоколев шарахнулся, отлип от стены и толкнул незапертую дверь. Рискуя жизнью, сверзился с пятиступенчатой лестницы и выпал из подъезда во двор.
Дом был оцеплен бронетехникой. Угрюмые танки и серо-зеленые бородавчатые бронетранспортеры напоминали припавших к земле динозавров. Трудно сказать, из каких глубин генетической памяти всплыл этот образ. Откуда, в самом деле, филологу Цоколеву было знать, как выглядит динозавр в засаде?
Но что самое жуткое — все стволы целились именно в Коляна. Прямой наводкой.
Облился потом, попятился и тут же уразумел, что из-под прицела так не выйдешь. Ринулся вправо. Взвыв, дернулись орудийные башни, скрипнули турели крупнокалиберных пулеметов — и Цоколев снова оказался на мушке.
«Сейчас шарахнут… — безвольно обмякнув, подумал он. — Нина, где ты?..»
Нинки нигде видно не было. Неужели… Колян осмотрелся, страшась углядеть где-нибудь неподалеку свежую воронку, обломки швабры и растерзанное разрывом тело. Но воронок (как, впрочем, и тел) во дворе не наблюдалось.
Подъезд унесло шагов на десять. «Не дойду», — с отчаянием подумал Колян. Однако дошел. Ввалился внутрь и, хватаясь за перекрученное железо перил, полез вверх по пяти бесконечным ступеням.
Сосчитали…
Как нелепо, как страшно!..
Зачем жил? Страдал! Мыслил! Ссуды брал!..
— Ну ты где ходишь? — сурово осведомилась Нинка, непонятно каким образом снова оказавшаяся в квартире. Швабра стояла прислоненная к стенке. Из форточки угрюмо торчала все та же пушка. Пьяный в дымину Витюлек застенчиво ежился и, обаятельно улыбаясь, разводил руками.
— Т-там… — кривясь от ужаса, выговорил Колян. В позе иероглифа он лепился вдоль косяка.
Нинка насупилась.
— Чего морду скуксил? Давай вон разливай лучше!
У Коляна тряслись губы.
— Сосчитали меня!.. — Голос его сорвался в рыдание.