Роман был мужиком не хлипким, но оторвать сейчас ее пальцы от своих лацканов был не в состоянии. Бывшая жена шипела ему в лицо, как змея:
— Денег, значит, не платят? В долгах, как в шелках, да?
— Свет, да успокойся ты! Ты же знаешь, у нас зарплату уже полгода…
— Да насрать мне на твою зарплату! Где машкины алименты?
— Эй, братан, помощь не нужна? — услышали они радостное. Света оглянулась, и, воспользовавшись этим, Роман стряхнул с себя ее руки. Поправил сбившийся набок галстук. Щуплый тип прислонившийся задом к машине, почтения не внушал — Роман открыл было рот, но разглядев марку, решил промолчать — чем черт не шутит…
— Отдам я тебе все! — сказал с досадой. — Ну что ты, как маленькая, ей-богу! Вот дадут зарплату…
Светка отступила, измеряя его взглядом. В черных запыленных джинсах, черной водолазке, с растрепанными волосами, с подсохшей ссадиной на губах, царапиной на обострившихся скулах… Такого он от нее не ожидал — ну просьбы, ну слезы, ну скандалы, но чуть морду ему не набить… И глаза, как у дикой кошки…. Приняла, что ли, для храбрости, и приехала со своим екарем разбираться?
— Слушай, — сказала она — уже совсем спокойно. — А знаешь, что сейчас бывает за сокрытие доходов?
— А? Ты о чем? — он вновь, уже ненужно, поправил ворот рубашки и галстук.
— Если, допустим, кто-нибудь позвонит — знаешь, сейчас анонимные звонки принимают — и подскажет, где и кем работает оформленный сторожем Роман Сергеевич Горецкий, а?
— И что будет?
— Ничего, родной мой. Ничего, кроме неприятностей тебе не будет.
Он не стал ничего доказывать или убеждать, потому что не знал, как вести себя с этой взбесившейся кошкой. Потом он придумает…
— Деньги переведешь на машкин счет, — сказала его бывшая. влезая в гостеприимно распахнутую дверь джипа. — За восемь месяцев, не забудь!
— Я не найду сразу такую сумму, — вяло сказал он. Светка рассмеялась ему из машины смехом булгаковской Маргариты.
— В понедельник! — и эффектно хлопнула дверью. Ейный хахаль оторвал задницу от капота и, сказав радостно:
— До встречи, земляк! — сел за руль, на прощание отсалютовав пальчиками.
Кошка скользнула взглядом по унылой физиономии бывшего мужа — чего доброго, от озадаченности еще и заплатит… Спрятала под себя трясущиеся от злости руки.
— Теперь куда? — спросил водитель. — Домой?
Кошка кивнула, рассеянно глядя перед собой.
— Муж? — небрежно поинтересовался он.
Кошка опять кивнула. Сказала с отвращением:
— Бэ/у.
— Ничего, мужик видный, — великодушно заметил водитель.
Кошка поглядела с яростью:
Не понимаю! — сказала с отвращением. — Ну мало ли как ты с женой! Но ведь с ней остается ребенок! Твой ребенок! Что ж вы носитесь от него по всему свету, как черт от ладана!
Парень хмыкнул неопределенно, благоразумно не пытаясь отвечать за всю сильную половину человечества. Завернул к ее подъезду Кошка завозилась было, разыскивая по карманам червонец, но парень махнул рукой:
— Машке мороженого купишь.
— Ну тогда спасибо большое.
Он поглядел, как Кошка вылазит из машины и сказал неожиданно:
— Меня Саней зовут.
Она глянула настороженно.
— Спасибо… Саша.
Он вновь хмыкнул, уже веселее:
— Пока.
— До свидания.
Кошка кивнула уставившимся на нее соседкам, услышала за спиной шум отъезжающей машины и, только войдя в подъезд, поняла, что не говорила Сане свой адрес. Замедленно возилась с почтовым ящиком — ну надо же, успела раньше почтовых воров! — соображая, кто это был… Господи, Шустрик! Шустрик такой — без приколов, без подначек, хмуроватый, молчаливый… Шустрик на Джипе! Вот тебе и маски, вот тебе и инкогнито! Они все давно про тебя знают, еще, поди, на улице каждый день сталкиваемся! Посмеиваясь и качая головой, она открыла гремящую дверь и поставив сумку, огляделась. Отсутствовала всего-то один день, но как будто вернулась из другого мира. Как всегда после Игры все казалось немного чужим и непривычным.
Не разбирая сумку, она вошла в ванную и медленно раздеваясь, глянула в зеркало. Остановилась с полустянутой с рук водолазкой. Придвинулась, рассматривая себя с серьезным недоумением. Сияющие глаза, светящаяся изнутри, несмотря на пыль и ссадины, кожа… Господи, и это — секс, любовь в каком-то полуразрушенном складе с полузнакомым, в сущности, мужчиной, к которому испытываешь странные полузабытые чувства… И это она, не мыслящая секса без белых простыней и чистых, пахнущих только мылом тел…
Ероша мокрые волосы, она вышла на кухню, машинально включая чайник. Выглянула в окно. Нет, за Машкой она сегодня не поедет. Сейчас завалится и спать, спать, спать…
Загрузившийся компьютер требовательно запищал, и у нее ухнуло сердце. Медленно, очень осторожно, словно стараясь остаться незамеченной, она подошла к столу и так же медленно, почти нехотя, нажала ввод.
— Почему ты ушла? — спросил он.
Испугалась, честно призналась она. Испугалась того, что случилось. Испугалась того, что ушло. Испугалась того, что будет.
Она наклонилась и, наполовину веря своим словам, напечатала:
— Это Игра. Просто Игра. Только Игра. И для тебя — Игра.
Долгая пауза. Ответа не будет…
— Не решай — за меня.
Она стояла у окна, рассеянно водя пальцем по стеклу, не видя быстро синеющего вечера, и чувствовала себя по-дурацки, по-бестолковому счастливой…
Дом
— Гасси, Гасси…
Маленькие пальчики дергали за простынь, тянули за волосы, щипали…
— Гасси! Гасси!
Она со стоном перевернулась на спину.
— Ну, Гасси я, Гасси… Что вам от меня надо?
Мохначи возбужденно прыгали по постели и по полу, хватали за руки, пытаясь стащить ее с кровати. Бормоча невнятные ругательства, Гасси села и с ненавистью уставилась в темноту.
— Если там еще один щенок, клянусь, утоплю его собственными руками!
Растрепанная, всклокоченная, босая, в одной ночной рубашке, она дошагала до кухни и рывком распахнула дверь.
Щенка не было. Вместо него на крыльце дома лежал человек. Когда дверь открылась, голова его тупо стукнула о порог — можно было понять это и как вежливое пожелание войти.
Гасси посмотрела направо, налево. Стояла глубокая ночь, город давно спал, стих даже шум близкой стройки. Гасси посмотрела наверх. Наверху было сито звезд, полная луна и сидящий на козырьке крыши филин.
— Ну-ну, — сказала Гасси. — Если это твои шуточки, ушастый, я тебе шею сверну!
— Угу, — принял к сведению филин и, распахнув крылья, взмыл в небо, на мгновение заслонив луну. Гасси включила тусклый наддверный фонарь, присела рядом с лежащим, осторожно толкнула его в плечо. Человек послушно перевернулся на спину — и она его узнала.
Все оказалось еще хуже, чем казалось. Гасси села на пятки и с тихой яростью оглядела темный двор.
— Ну, только узнаю, кто!..
Оставалась надежда, что она не сумеет затащить такого крупного мужчину в дом. Мохначи лишили ее и этого — вцепились в рубашку и брюки лежащего, волоча его так целеустремленно и стремительно, что ей оставалось только поддерживать ему голову. Они даже втянули его на кушетку и принялись деловито подтаскивать подушки и пледы, пока Гасси, сморщившись, не замахала руками, разгоняя их, как надоедливых мух.
— Все-все, хватит, спасибо! Спасибо всем, кто помог вырыть для меня глубокую могилу!
Гасси, выпрямившись, уперлась руками в бока, и уставилась на Стивена Уокена. Даже сейчас, в далеко не лучшем своем виде — пыльный, бледный, с запекшейся кровью на левом виске — он выглядел как воплощение грез любой юной девы…
И не очень юной.
Чтоб он сдох.
Что, он, кстати, вполне мог успеть сделать. Гасси дотронулась до влажной кожи и, к своему сожалению, почувствовала слабо пульсирующую жилку. Повернулась к рассевшимся кругом, как в цирке, мохначам:
— Ну да, он здесь, в моем доме! И что я, по-вашему, должна с ним делать? Добить, чтобы все мы были счастливы?
Мохначи загомонили наперебой, но, отмахнувшись от них, Гасси схватилась за телефон.