— Ба, да это же человеческий скелет! — присвистнул Гастон. — И прикован за ногу. Сдается мне, беднягу тут держали, пока он просто не помер.
— Как бы не так, — сказал Кейн, внимательно разглядывая скалившийся череп. — Обрати внимание, у него разрублена теменная кость. Сдается мне, неспроста наш хозяин дал своему дьявольскому заведению подобное кровавое название. Думаю, этот несчастный был простым путешественником вроде нас, которому случилось угодить в лапы к жестокому негодяю.
— Похоже, — согласился Л'Армон, которому, судя по всему, было глубоко наплевать на выводы пуританина.
Он развлекался тем, что пытался сбить ногой с лодыжки скелета железное кольцо оков. Раздраженный тем, что ему не удалось этого сделать, француз вытащил из ножен палаш, с которым не расставался, и одним невероятно сильным и точным ударом рассек цепь, соединявшуюся со вторым кольцом, глубоко заделанным в бревна пола.
— И какого дьявола ему понадобилось приковывать к полу скелет? — удивился француз.
— Monbleu! Хорошая цепь, однако, — сказал он, разглядывая лезвие. — Могла бы и для какого дела сгодиться. — Ну что же, мсье. — Он иронически отсалютовал клинком белевшей на полу куче костей. — Вам, небось, недоставало только свободы. Ступайте теперь с Богом!
— Полно тебе! — неодобрительно прозвучал глубокий голос пуританина. — Нет чести в насмешках над мертвыми!
— Никто не мешает ему постоять за себя, — отмахнулся, рассмеявшись, Л'Армон. — Что же касается меня, уж я, верно, как-нибудь да ухлопал бы человека, отнявшего у меня жизнь! И пускай для этого моим бренным останкам пришлось подниматься хотя бы из океанской пучины!
Кейн пожал плечами и, прикрыв дверцу потайной комнаты, направился к выходу. Он вовсе не собирался вступать в подобную дискуссию, отдававшую бесовством и черной магией. К тому же пуританин был полон решимости немедленно воздать хозяину таверны по заслугам за черное дело, некогда совершенное им в этих мрачных стенах.
Но едва он повернулся к французу спиной, как его шеи коснулась холодная сталь. Соломон Кейн почувствовал упершееся в затылок дуло пистолета Л'Армона.
— Мсье, даже не пытайся пошевелиться! — Голос недавнего знакомца был зловещ и решителен. — Лучше стой смирно, а не то скудное содержимое твоей головы добавит грязи в этом хлеву.
Пуританин, проклиная себя за неосторожность, стоял с поднятыми руками, в то время как проклятый Л'Армон деловито освобождал его от оружия. Ловко вытащив пистолеты из-за пояса и рапиру из ножен, он злобно бросил англичанину:
— Теперь, мсье, можешь повернуться, но только очень медленно и спокойно, понял? — Гастон отступил на пару шагов.
Кейн повернулся и вперил мрачный взгляд во франта. Тот снял свою мушкетерскую шляпу с пышным плюмажем и стоял с непокрытой головой. Черный зрачок длинноствольного пистолета смотрел Соломону прямо в лоб.
— Я тебя узнал, Гастон, прозванный Мясником! — Голос Кейна был абсолютно спокоен, теперь он вспомнил, при каких обстоятельствах видел это лицо. — Я действительно глупец, коли решил довериться французу! Однако ты далеко забрался, изувер. Теперь, когда ты расстался со своей проклятой шляпой, я тебя узнал. Припоминаю, последний раз мы виделись в Кале несколько лет назад, и ты выглядел не лучшим образом.
— Что было, то прошло. Зато теперь ты меня больше никогда не увидишь, хе-хе. Догадываешься почему? Это еще что такое?..
— Похоже, крысы добрались до останков, — пожал плечами Кейн. Пуританин внимательно следил за коварным французом из-под полуприкрытых век, ожидая, чтобы у того хоть на мгновение дрогнула рука, сжимавшая пистолет. — Всего лишь перестук костей.
— Похоже… — согласился Гастон. — Впрочем, мсье Кейн, продолжим. Мне известно, что у тебя при себе порядочная сумма золотом. Мужчина ты видный, поэтому я собирался подождать, пока ты заснешь, и лишь тогда уж прикончить тебя. Но случай представился несколько раньше, и я, ты уж не обессудь, поспешил им воспользоваться. Ты, мсье, до чрезвычайности оказался доверчивым.
— Мне и в голову не приходило опасаться человека, с которым я преломил хлеб, — скрипнул зубами Кейн. Его обычно невозмутимый низкий голос дрожал от едва сдерживаемой ярости.
Бандит цинично расхохотался. Отсмеявшись, он начал медленно пятиться к двери. Кейн непроизвольно напряг все мышцы, подобравшись, точно волк перед прыжком. Но тщетно! Рука проклятого Гастона была словно высечена из камня, его пистолет даже не шевельнулся.
— И смотри мне, чтобы никаких там посмертных бросков после выстрела! — хохотнул Гастон, но глаза его неотступно следили за англичанином. — Стоять смирно, мсье, кому сказал! Видал я, что и умирающие захватывали с собой на тот свет своих убийц. Поэтому я сперва отойду на достаточное расстояние, чтобы не вводить тебя в искушение. Клянусь гробом Господним! Стоит мне нажать на курок, как ты взревешь и бросишься на меня, да только отдашь Богу душу раньше, чем успеешь до меня дотянуться. А у нашего почтенного хозяина в потайной каморке прибавится еще один скелет. А может, и не один. Пожалуй, грохну я и его тоже. Этот недоумок не знает меня, а я — его, но так даже смешнее…
Француз уже стоял в дверях и целился в Кейна из пистолета. Пуританин каким-то неведомым чувством, особенно обострившимся после невероятного знакомства с Н'Лонгой, понял, что сейчас будет нажат курок…
Единственная свеча, вставленная в настенный подсвечник, наполняла комнату неровным мигающим светом, едва доходившим до порога. И вот именно оттуда, из зловещей темноты, за спиной Гастона сгустилась смертоносная тень. На голову француза стремительно обрушилось блестящее лезвие.
Ноги Мясника-Л'Армона подкосились, он сперва грохнулся на колени, точно бык на бойне, а затем завалился вперед. Из расколотого черепа хлынула кровь. Над поверженным телом, громадный и жуткий, возвышался бородатый здоровяк. В руках у него был тесак, лезвие которого покрылось кровью и мозгом.
— Хо-хо! — утробно проревел он и рявкнул на пуританина: — Назад!
Кейн оказался в воздухе, не успело тело злополучного Гастона коснуться пола, но прыжок его был напрасным — прямо ему в лицо смотрело дуло пистолета, зажатого в левой руке хозяина.
— Назад! — снова прозвучал хриплый рык, больше похожий на звериный.
Пуританину ничего не оставалось делать, как попятиться прочь. Какими бы безумными ни были глаза бородатого убийцы, но с оружием он обращаться явно умел, равно как и не боялся пускать его в ход. Отступив почти к самой стене, англичанин стоял молча, ожидая развития событий. Его чутье подсказывало, что новый враг окажется куда грозней и опасней французского бахвала. Содержатель смертоносной таверны покачивался на пятках, точно поднявшийся на задние лапы медведь, то и дело издавая какие-то нечеловеческие утробные смешки.
— Надо же, Гастон-Мясник, хо-хо! — проблеял он и пнул покойника, из разрубленной головы которого натекла кровавая лужа, отливавшая теми же багровыми бликами, что и глаза бородача. — Нашему красавцу не придется больше охотиться! Хо-хо, слыхал я про этого разбойника, вздумавшего шалить в Шварцвальде! Думал найти золотишко, а нашел смерть! Теперь все мое, и золотишко, и даже больше, чем золотишко, — месть!
— Я тебе не враг, — спокойно сказал Кейн.
— Все люди мне враги! — затопал ногами толстяк. — Ты видишь эти отметины у меня на руках?! Ты видишь эти отметины у меня на ногах?! Динь-динь-дон, динь-динь-дон — так звенят кандалы! А всю мою спину истерзали укусы кнута! Ты думаешь, это все? Не-е-ет! Самые страшные раны у меня в голове, и их оставили годы пребывания в холодных застенках, где тишина нарушалась лишь щелканьем кнута палача, истязавшего мою плоть за преступление, которого я, быть может, вовсе и не совершал!
Его голос перешел в отвратительное безумное всхлипывание. Кейну нечего было возразить. Пуританин уже не первый раз сталкивался с людьми, чей рассудок был сломлен ужасами тюрем континентальной Европы и в голове которых навеки поселилось черное безумие. Любые слова тут были бесполезны. Все, что ему оставалось, это тянуть время и надеяться на чудо Господнее.