Мои критики часто казались мне негодяями: не то, что говорится, а то, что я это говорю и почему именно я пришел к тому, чтобы это сказать, — это кажется их единственным интересом, еврейская навязчивость, против которой in praxi есть только пинок в качестве ответа. Обо мне судят, чтобы ничего не делать с моим трудом…
Отказ от возможностей, идущий далеко, до предела, оставляет для поступка уже не оперирование предметами, а только перемену глядящих глаз. Совершенный нигилизм — это упражнение со зрением, трудное тем, что не делает его предметом.
Der vollkommene Nihilist — das Auge des N, das ins Hässliche idealisiert, das Untreue übt gegen seine Erinnerungen ( — es lasst sie fallen, sich entblättern; es schützt sie nicht gegen leichenblasse Verfärbungen, wie sie die Schwache über Femes [335] und Vergangenes gießt; und was er [sic] gegen sich nicht übt, das übt er auch gegen die ganze Vergangenheit des M nicht, — er lasst sie fallen (10 [43]).
Полный нигилист — глаз н<игилиста>, который идеализирует уродливое, неверен по отношению к своим воспоминаниям ( — он позволяет им опасть, потерять листву; он не защищает их от мертвенного выцветания, как это делает слабое, орошая их через расстояние и время; и чего он [sic] не делает для себя, того он не делает и для всего прошлого людей — он позволяет ему опасть).
Для такой перемены зрения не требуется перемены объекта. Наоборот. Оставаясь равен себе, объект (весь мир) меняется так, как никакая его перестройка и переделка не могла бы достичь. База операции в том, что видящий способен видеть мир в разном свете и цвете. Этой способностью он дарил миру свойства. Он проецировал на мир себя. Теперь он больше не будет раскрашивать мир. Он удержит свою способность в себе. Собранный видящий окажется в пространстве, на которое не наброшены его проекции, одинокий и свободный от своих привязок к миру.
Мир, на котором видящий перестанет наивно рисовать свою интригу, утратит узнаваемые свойства. Он вернется к своей неразличимости, то есть окажется всегда тем же самым. Уход мира в тожество станет для видящего решающим испытанием. Он может не принять его. Принятие неизменной тожественности мира, однако, возможно при воссоединении видящего с собой. Вместе с вступлением в свою полноту совершается прорыв в вечность. Отличие видящего от Бога стирается. Возвращение того же самого надо понимать как восстановление тожества мира, не запятнанного субъективной раскраской. Отказ от проекций должен, однако, произойти в чистоте. Любое отклонение от совершенства здесь снова будет означать разбрасывание глаза.
Глаз нигилиста — это сам нигилист. См. заменимость es, er в предыдущей цитате. Возвращение к тому же самому как упражнение в зрении — тоже проекция, но не запрещенная. Она не ведет к перебору мнимых возможностей. Проекция того самого не расплескивает глаз. Нигилист, или просто N, [336] у Nietzsche — новое имя субъекта, понятого в его сути, от глаза:
Psychologische Geschichte des Begriffs «Subjekt». Der Leib, das Ding, das vom Auge konstruierte «Ganze» erweckt die Unterscheidung von einem Tun und einem Tuenden; der Tuende, die Ursache des Tuns, immer feiner gefasst, hat zuletzt das «Subjekt» ubriggelassen (Schlechta 6, 485).
Психологическая история понятия «субъект». Тело, вещь, конструируемое глазом «целое» вызывает различение между делом и делателем; делатель, причина дела, описываемый все более изящно, наконец остается в качестве «субъекта».
Глаза могут смениться. Философ идет в школу радикального зрения, где отменяется картина мира. Он снимает все проекции, пусть даже насилуя себя, и оставляет одну вертикальную, полуденную проекцию того самого, равенства–тожества. Назад эта центральная мысль Ницше ведет к парменидовскому видению тожественного бытия, вперед — к Витгенштейну с его тожеством как центральной проблемой и к его теме Aspektwandel, смены аспекта (глаз) без изменения рассматриваемой фигуры. Богатую тему Aspektwandel, неповерхностно связывающую обоих (Ницше и Витгенштейна) с интуицией их философа Шопенгауэра, развернет будущее исследование.
Полнота бытия, благодаря которой N достигает мужества возвратиться к тому (же) самому, заставляет вспомнить аристотелевскую разработку парменидовского бытия–тожества в теме энергии (энтелехии).
При изучении Ницше надо помнить о негласном единстве ведущих умов эпохи. Толстой в дневнике:
14, 15, 16 (октября 1859). Утро. Видел нынче во сне: Преступление не есть известное действие, но известное отношение к условиям жизни. Убить мать может не быть и съесть кусок хлеба может быть величайшее преступление. — Как это было велико, когда я с этой мыслью проснулся ночью!
Ницше осенью 1887:
[337] …erne Handlung an sich ist vollkommen leer an Werth: es kommt Alles darauf an, wer sie tun. Ein und dasselbe «Verbrechen» kann in einem Fall das höchste Vorrecht, im andern das Brandmal sein (10 [47]).
…действие само по себе полностью лишено ценности: все зависит от того, кто его совершает. Одно и то же «преступление» в одном случае может быть самой высокой привилегией, в другом — клеймом.