— Но тогда возникает следующий вопрос: если Ротор застрял у этой звезды, что они там делают?
— Живут… — Фишер не то спросил, не то сказал утвердительно.
— Но как? Они на орбите этой звезды? И одинокое поселение совершает свой бесконечный путь вокруг красного карлика? Не верю. Деградация неминуема, и признаки её сразу же станут очевидными. Не сомневаюсь, их ждет быстрый упадок.
— Они умрут? Вы так считаете, директор?
— Нет. Сдадутся и вернутся домой. Признают своё поражение и возвратятся домой, в безопасность. Однако до сих пор они не сделали этого. А знаете почему? Я полагаю, что они отыскали возле Звезды-Соседки пригодную для обитания планету.
— Но, директор, около красного карлика не может быть планет, пригодных для жизни. Или там не хватает энергии, или огромный приливный эффект… — Помолчав, он сокрушенно добавил: — Доктор Уэндел объясняла мне…
— Да, астрономы объясняли это и мне, но, — Коропатский покачал головой, — мой собственный опыт свидетельствует, что, какую бы самоуверенность ни проявляли учёные, природа всегда найдёт, чем их удивить. Кстати, вы не задумывались, почему мы отпускаем вас в это путешествие?
— Да, директор… потому, наверное, что ваш предшественник обещал мне такое вознаграждение.
— У меня для этого есть куда более веские основания. Мой предшественник был великим человеком, достойным восхищения, но, в конце концов, он был просто больным стариком. Врачи считали его параноиком. Он решил, что Ротор знал о том, что грозит Земле, и бежал, не предупредив нас, в надежде на то, что Земля погибнет; и что Ротор следует покарать за это. Однако он умер, а распоряжаюсь теперь я: человек я не старый, не больной, не параноик. И если Ротор цел и находится возле Звезды-Соседки, я не намереваюсь причинять ему вред.
— Я рад это слышать, директор, но не следовало ли обсудить всё это и с доктором Уэндел, ведь она капитан корабля?
— Фишер, доктор Уэндел — поселенка, а вы лояльный землянин.
— Доктор Уэндел верой и правдой многие годы служила Земле, строя звездолёт.
— В том, что она верна своей работе, сомневаться не приходится. Но верна ли она Земле? Можем ли мы рассчитывать, что в отношениях с Ротором она будет придерживаться намерений Земли?
— А можно поинтересоваться, директор, каковы эти намерения? Я понимаю, что теперь никто уже не стремится наказать поселение за сокрытие сведений от Земли.
— Вы правы. Нам необходимо добиться сотрудничества, напомнить о кровном братстве, пробудить самые теплые чувства. Установите дружеские отношения и немедленно возвращайтесь — с информацией о Роторе и этой планете.
— Если всё это рассказать доктору Уэндел, если объяснить ей — она, конечно, согласится с вами.
Коропатский усмехнулся.
— Естественно, но вы ведь понимаете, как обстоит дело. Она отличная женщина, я не вижу в ней ни одного недостатка — но ей уже за пятьдесят.
— Ну и что? — Фишер как будто обиделся.
— Она должна понимать, что, вернувшись с жизненно важной информацией об успешном сверхсветовом полёте, она немедленно приобретет в наших глазах ещё большую ценность, мы будем требовать от неё новых, более совершенных сверхсветовых судов, попросим, чтобы она подготовила молодых пилотов таких звездолётов. Конечно же, она уверена, что её никто не отпустит в гиперпространство второй раз — ведь такими ценными специалистами не рискуют. Поэтому, прежде чем вернуться домой, у неё может возникнуть желание попутешествовать. Трудно противиться искушению — новые звёзды, новые горизонты. Но мы-то согласны рискнуть только раз — она должна долететь до Ротора, собрать нужную информацию и вернуться. Мы не можем позволить себе тратить время впустую. Вы меня поняли? — Голос Коропатского сделался жестким.
Фишер сглотнул.
— Но у вас же не может быть причины…
— У меня есть все причины. Положение доктора Уэндел здесь всегда в известной мере было неопределённым. Она же поселенка. Вы меня понимаете, я надеюсь. Ни от кого из жителей Земли мы так не зависим, как от неё, поселенки. Мы детально изучали её психологию — она об этом и знать не знала — и теперь убеждены: если представится возможность, она отправится дальше. А ведь связи с Землей не будет. Мы не будем знать, где она, что делает, жива ли она, наконец.
— Почему вы говорите всё это мне, директор?
— Потому что знаем, какое влияние на неё вы имеете. И она подчинится вам — если вы проявите твёрдость.
— Мне кажется, директор, что вы переоцениваете мои возможности.
— Уверен, что это не так. Вас мы тоже изучили и прекрасно знаем, насколько наш милый доктор привязана к вам. Возможно, вы даже сами не догадываетесь — насколько. Кроме того, мы знаем, что вы верный сын Земли. Вы могли улететь вместе с Ротором, но вернулись, оставив жену и дочь. Более того, вы сделали это, прекрасно понимая, что мой предшественник, директор Танаяма, обвинит вас в провале — ведь вы вернулись без информации о гиперприводе — и ваша карьера окажется под большим вопросом. Я удовлетворен этим и считаю, что могу на вас положиться, что доктор Уэндел окажется под строгим присмотром, что вы немедленно доставите её обратно и на этот раз — на этот раз — вернетесь со всей необходимой информацией.
— Попытаюсь, директор, — проговорил Фишер.
— Я слышу сомнение в вашем голосе, — сказал Коропатский. — Поймите, как важно то, о чём я вас прошу. Мы должны знать, что они делают, что успели сделать и на что похожа планета. Обладая такими сведениями, мы сообразим, что и как нам делать дальше. Фишер, нам нужна планета, и нужна немедленно. Поэтому нам ничего другого не остаётся, как отобрать её у Ротора.
— Если она существует, — хриплым голосом отозвался Фишер.
— Лучше бы ей существовать, — сказал Коропатский. — От этого зависит судьба человечества.
Глава 27
ЖИЗНЬ
59
Сивер Генарр медленно открыл глаза и заморгал от яркого света. Всё казалось расплывчатым, и он не мог понять, где находится.
Постепенно всё вокруг приобрело чёткие очертания, и Генарр узнал Рене Д’Обиссон, главного невролога Купола.
— Что с Марленой? — слабым голосом спросил Генарр.
— С ней всё в порядке, — угрюмо ответила Д’Обиссон. — Сейчас меня беспокоите вы.
Где-то внутри шевельнулась тревога, и Генарр попытался утопить её в чёрном юморе:
— Если бы ангел лихоманки уже распростер надо мною крылья, мне было бы, наверное, гораздо хуже.
Д’Обиссон не ответила, и Генарр резко спросил:
— Я здоров?
Врач словно ожила. Высокая и угловатая, она склонилась над Генарром, в уголках проницательных голубых глаз собрались тонкие морщинки.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, опять не отвечая на вопрос.
— Устал. Очень устал. Но ведь всё в порядке? Да?
— Вы проспали пять часов, — упорно не отвечая на его вопросы, сообщила она.
Генарр застонал.
— Но я чувствую себя усталым. И вообще — мне нужно в ванную… — И он попытался сесть.
Повинуясь знаку Д’Обиссон, к нему приблизился молодой человек и почтительно поддержал за локоть. Генарр с негодованием отмахнулся.
— Пожалуйста, не сопротивляйтесь, пусть он поможет, — проговорила Д’Обиссон. — Диагноз ещё не поставлен.
Через десять минут Генарр снова оказался в постели.
— Значит, нет диагноза. А сканирование проводили? — с тревогой спросил он.
— Естественно, сразу же.
— Ну и как?
Д’Обиссон пожала плечами.
— Ничего существенного — но вы же спали. Придётся повторить. И вообще — надо понаблюдать за вами.
— Зачем? Разве результатов сканирования мало?
Она подняла брови.
— А вы как полагаете?
— Не морочьте мне голову. Куда вы клоните? Говорите прямо. Я не младенец.
Д’Обиссон вздохнула.
— В известных нам случаях лихоманки сканирование мозга выявило интересные подробности, но мы не смогли сравнить их с тем, что было до заболевания, поскольку никого из больных не обследовали непосредственно перед началом болезни. После того как мы разработали подробную программу универсального сканирования всего персонала Купола, явных случаев лихоманки не обнаружено. Разве вы этого не знаете?