В часовне звучали любимые песни погибшей Симоны, мерцали зажженные свечи, цветы источали сладкий запах смерти, наполняя всех безысходной тоской. И пусть на улице как ни в чем не бывало светило солнце, все понимали, что жизнь навсегда изменилась.
«По словам главного комиссара криминальной полиции Брёля Берта Мельцига, убийство восемнадцатилетней Симоны Редлеф имеет много общего с убийствами двух других девушек, произошедшими в прошлом году на севере Германии, в городах Мевер и Аурих. Их дела остаются нераскрытыми. Мельциг отказался предоставить более подробную информацию. Следствие продолжается».
Несмотря на усталость, спал он недолго. Грезы, приходящие к нему в полудреме, он ненавидел и боялся. Отчаянно гнал их прочь, но напрасно: ненавистные образы бумерангом возвращались к нему. Он по-прежнему чувствовал возбуждение. Другие чувства никогда не захватывали его столь полно.
«Ах, девочка моя, — думал он, — почему ты меня подвела?»
Взглянув на нее вблизи, он увидел, что она совсем не фея и даже не красавица. Голос у нее был по-птичьи резкий от страха. Это взбесило его. Он терпеть не мог такие голоса. И когда потеют от ужаса тоже. У нее были скользкие руки.
Не то чтобы он верил в существование фей. Ведь он не маленький. Да и с феей он не справился бы. Но она должна была напоминать фею. Ту фею, которую он видел в книжке детских сказок, — хрупкую, с мягкими сияющими волосами, с большими глазами и длинными ресницами.
Издали не разглядишь. А когда подойдешь, уже слишком поздно. Всякий раз его ожидали разочарования. Такая мелочь, как лишняя родинка, могла испортить образ. От девушки в Йевере разило табаком. Она даже предложила ему сигарету! Она игриво улыбнулась, запрокинула голову и выпустила дым через ноздри, не подозревая, что уже подписала себе смертный приговор.
Он со стоном повернулся на другой бок. Хорошо еще, что он снял номер в этой маленькой гостинице, а не остановился на ферме вместе со всеми. Номер, правда, был отвратительный — под самой крышей, которая к вечеру раскалялась от солнца. Вместо ванной была крохотная душевая кабинка, в которой не повернуться. Окно выходило на трубу соседнего дома. Но номер позволял не жертвовать свободой и стоил недорого. Здесь он мог спокойно спать, не опасаясь чужих глаз, как в общей спальне. Сны часто заставляли его вскакивать среди ночи, обливаясь потом. И еще он разговаривал во сне.
Нет, здесь гораздо лучше. Идеальное жилье.
Если бы только можно было уснуть.
Сон был необходим, чтобы держаться днем. Чтобы не вызывать подозрений. Копы уже шныряют по всей округе, допрашивают сезонных рабочих. И они теперь не скоро успокоятся.
Он повернулся на спину и заложил руки за голову.
Но они ничего не найдут. Они его не поймают. Где им… Он улыбнулся в темноту. И вскоре уснул.
После школы я прямиком отправилась домой, потому что мне было скучно сидеть в кафе вместе с моим физико-математическим классом. Мне вдруг пришла в голову мысль, что я слишком часто ищу развлечений там, где скучно. Я уже выросла из школы. Жаль, что осталась в одиннадцатом классе, и теперь мне придется учиться еще год. Расписание, контрольные, запах мела, пот, одни и те же лица… Надоело. Хотелось все бросить.
По утрам в школе была такая тоска, что я чуть не падала со стула.
Формулы, цифры, стихи, избитые истины. Шум. Толпа на школьном дворе. Духота. Не знаю, что за архитектор упражнял свой дурной вкус, составляя проект нашей школы. Он, наверное, сам никогда не ходил в школу. Жуткое здание из стекла и бетона, раскаленная печь летом и морозильник зимой. Понятно, что мне не улыбалось задерживаться там хоть на минуту.
По дороге я без видимой причины полчаса просидела в пробке. Повернув на Лессингштрассе, я обнаружила, что все парковочные места заняты. Чертыхаясь, я кружила по кварталу, пока кто-то не уехал и мне не удалось втиснуть свой «рено».
На лестнице меня встретила потрясающая смесь ароматов капусты, кофе и жареного бекона. Я поспешила распахнуть единственное лестничное окно, зная, что, едва войду в свою квартиру, соседи обязательно снова его захлопнут.
«Эту жизнь ты выбрала сама, — думала я, поднимаясь наверх, — ты этого хотела».
На мельнице был кондиционер. Летом в комнатах всегда царила освежающая прохлада, а зимой — приятное тепло. Там не было обшарпанных ступеней, чахлых цветов в горшках на окнах, велосипедов и детских колясок в коридоре и неприличных надписей на стенах. Например, последняя была с претензией на оригинальность: «Дева Мария, ты зачала без греха, научи нас, как грешить без зачатия!»