С силой надавив на плечи, я решительно усадил его обратно на диван. Почему-то он мне даже не вделал, хотя было понятно, что с него станется. Нависнув над Розановым, я заговорил спокойно-внушительным врачебным тоном, который часто включал в беседах с нервными родственниками больных:
- Нет, вам надо лежать, пока давление не поднимется до обычного. Можете со мной хоть драться, я вас все равно никуда не отпущу. Безусловно, вы не обязаны мне ничего объяснять, но я правда не понимаю: если вы любите девушку, почему бы не поговорить с ней, а не страдать втихую и гробить свое здоровье?
Розанов глубоко вздохнул и медленно улегся обратно на диван, сложив руки на груди крестом, как мумия. Глядя полуприкрытыми глазами мимо меня, он сказал:
- Да чего там я не обязан, давайте, действительно, расскажу. Все равно я так здорово умею держать эмоции в себе, что вы будете где-то тридцатым свидетелем моего нытья… Ну, короче. У меня нет проблем с обычными девушками, но Ксюшка – не обычная. Во-первых, она живет со мной с ее шести, а моих двадцати лет. Ее родители погибли, формально ее усыновила тетя, ну а жила она у меня, на правах младшей сестры. И, собственно, она ко мне всегда относилась как к помеси мамы и старшего брата. Меня это вполне устраивало, пока ей не исполнилось 16… В общем, для нее я по-прежнему мама-брат, к тому же, у нее есть парень, а я… а чего я могу сделать? У меня патовая ситуация. Она живет у меня, деваться ни ей, ни мне некуда. Если я вдруг начну тут признаваться ей в любви, и окажется, что оно ей не надо, как мы будет существовать дальше на одной территории? Да и, честно, я вообще не понимаю, как нормально об этом всем говорить. Ну и вот… - неожиданно оживившись, он убрал руки с груди и сообщил: - Хотя два года назад я достал очень хорошие антидепрессанты! Знаете, даже помогло. Они какие-то там гормоны блокируют, так что с тех пор у меня самочувствие очень даже ничего. Не сравнить с тем, что было.
Переваривая все вышесказанное, я опустился на пол рядом с диваном, поджав одну ногу и подтянув к подбородку колено другой - любимая поза, в которой мне лучше всего думалось. Ситуация оказалось нестандартной. Легко давать советы, когда люди знакомятся на нейтральной территории, а потом начинают встречаться, а тут... И вдруг меня осенило. Повернувшись к Колину, я заговорил с таким оживлением, что тот уставился на меня как на чокнутого:
- Да, здесь наскоком нельзя. Вы знаете, у нас со Златой тоже была похожая ситуация. Не идентичная, конечно, но сходная: мы были знакомы с ее детства, и нам пришлось долго выходить, что называется, из френдзоны.
- Ну так и чего? – он поднял брови. – Вы же с ней вместе не проживали, какая разница. Френдзона для меня тоже не особая проблема.
- Понимаете, - начал я не спеша, не имея возможности предугадать реакцию своего взбалмошного пациента, - мы со Златой родственники - она моя троюродная сестра по матери.
При этих словах глаза Колина округлились раза в полтора.
- Так что знакомы мы очень давно, если не сказать, почти всю жизнь. И отношения у нас вначале были тоже только родственно-дружеские. Да, мы не жили в одном доме, и я не исполнял еще и родительскую функцию, но из привычного родственного стиля не так-то просто выйти. В детстве она часто приезжала погостить и жила у нас по четыре-пять месяцев подряд. Я даже читал ей иногда сказки.
- О, сказки! – оживился Колин и неожиданно перешел на «ты»: - Слушай, и я тоже читал! «Муха, муха, цокотуха! Позолоченное брюхо!» - продекламировал он хорошо поставленным артистическим голосом, обращаясь к люстре над моей головой. Потом, видимо, вспомнил про меня и прижал руку к груди: - Пардон, я тебя прервал. Продолжай, про что ты там говорил?
Я офигело помолчал и, наконец, срезюмировал:
- Я говорил, что нам со Златой тоже было сложно перейти в другие отношения. Молчу даже про то, что поначалу она вообще стеснялась. К тому же, я ее на одиннадцать лет старше, и она была в курсе моих романов до нее. Некоторые у нее на глазах проходили. И по правде говоря, неловкость испытывали мы оба. У нас смена формата заняла полгода, а если окончательно, то там и до года надо округлять. В вашей ситуации на это может уйти больше времени.
Колин в очередной раз дернулся, сполз с растрепанного дивана на пол, утянув с собой плед, и уселся по-турецки, живо блестя глазами. На больного он уже походил не больше, чем я.
- Ну и чего же ты делал, собрат по несчастью? Слушай, ничего, что я тебе тыкаю, я просто на «вы» обычно только с уголовниками на работе, там субординация… Чего ты делал-то, спрашиваю?