— Знаешь, — сказал Астахов. — Я в детстве страшно любил сам взрывы делать. Сначала спичечный коробок зажигал и бросал. Потом опыты ставил с разными веществами, смешивал, поджигал. Хорошо вообще, что цел остался. А уж как от матери доставалось!
— Удивил! Думаешь, Коля, ты один такой. У меня тоже разное бывало. Вот, помню, один раз…
Сзади, за их спинами раздался страшный скрип тормозов. Невероятная картина: за рулем — Рубина. И Рамир, и Николай рассмеялись, но уже через мгновение смех их прекратился.
— Там! Там! — кричала Рубина с перекошенным лицом.
— Там Миро и Кармелита в катакомбах, — подхватила Люцита.
— Что? — Баро и Астахов переглянулись.
— Остановите… взрыв… — выдохнула Рубина.
— Поздно, — решительно сказал Баро, быстро глянув на часы. — Десять минут осталось. Пока начнем звонить, объяснять, кто мы да что. Можем не успеть. Полезли сами. Вход недалеко, через минуту там будем.
Все четверо запрыгнули в машину. Только теперь уже ее вел Рамир.
— Прощай, любимая… — сказал Миро.
Каким-то шестым чувством, самой своей кожей, он ощутил, что вот-вот должен произойти взрыв.
— Прощай! — сказал Кармелита.
Они поцеловались. Теперь уж точно в последний раз.
Но вдруг услышали какой-то шум, получавшийся от наложения слов. Да нет, не просто слов, а имен. Их имен:
— Иро-о-о! И-та-а-а!
— Мы здесь! Здесь! Сюда! — закричали пленники что было силы.
Господи, неужели за ними пришли. Неужели появился шанс спастись. И еще остаться пожить на этой планете, несмотря ни на что, веселой и радостной.
Вскоре показался свет фонарика. Слабенького, дешевенького (какие обычно возят в бардачках «Жигулей» и «Лад»), с посаженными батарейками, но все же фонарика.
— Кармелита! — голос раздавался уже совсем близко.
И вот уж Астахов бросился к Кармелите, обнял ее.
— Папа! Папа! — разрыдалась она.
— Дочка, успокойся, все будет хорошо, все уже хорошо! Сюда, Рамир, перерезай веревки.
Подоспевший Баро освободил сначала Кармелиту, а потом Миро. И уже вчетвером они побежали к выходу. Боясь только одного: как бы в горячке не свернуть тупиковый коридор. Потому что времени вернуться и выбраться отсюда уже не будет…
Люцита и Рубина ждали в машине у входа в катакомбы. Обе забились в уголок, чтобы, когда пленников выведут наружу, все смогли быстро занять места в салоне. Ведь машина стояла в зоне взрыва. Так что уезжать нужно будет как можно скорее.
— Что же их нету? Где ж они. Пара минут осталась.
— Ничего, Люцита! Ничего! Сейчас… Сейчас… Подожди. Я чувствую, они должны выйти.
Нет, они не ошиблись, вот уже и выход из катакомб. Баро на ходу уже начал прикидывать, как сейчас прыгнет на водительское место, как заведет машину, тронется с места. Эх, надо было сказать, Рубине, чтобы развернулась, пока они здесь бегают.
— Люцита, знаешь, что я подумала. Вот они сейчас выскочат. А машина стоит лицом к катакомбам. Рамиру придется еще время тратить на разворачивание…
— Ты права, Рубина. Лучше сейчас развернуться, чтобы потом сразу уехать.
Старушка выскочила с заднего сиденья. Села на место водителя. И начала разворачиваться. Как для новичка, довольно-таки лихо.
Кармелите и Миро бежать было трудно. Мышцы, которые так надолго оказались в веревочном плену, совсем затекли. А порой и вовсе норовили отказать. Поэтому Баро с Астаховым пустили молодых вперед, а сами бежали сзади, торопя и подбадривая…
Когда четверка выбралась из катакомб, то увидела, что машина (уже заведенная) развернута бампером к дороге. Рубина, сидевшая за рулем, закричала:
— Все! Быстрей! Родненькие мои! Быстрей! Поехали!
Они запрыгнули в машину, чуть потеснившись на заднем сиденье.
Шофер Рубина сорвалась с места и поехала так ловко и быстро, как будто все жизнь работала таксисткой.
Но они еще боялись радоваться. Рано…
И вот раздался взрыв. Громкий. Страшный. Кое-где земля начала проседать. Благодаря своему непостижимому чутью, Рубина объезжала эти места… В какой-то момент все поняли, что критическая точка пройдена. Они выехали из зоны взрыва и вернулись в теплый светлый и относительно безопасный мир.
Все шестеро одновременно начали кричать, обниматься, целоваться.
Потому что так приятно ощутить, что ты остался не под землей, а на земле.
Астаховы, Николай Андреевич и Антон, устроили семейные поминки. За столом было четверо — они двое и фотографии двух их любимых женщин. Антон пил только принесенное с собой безалкогольное пиво. А Астахов-старший позволил себе продолжить початую бутылку коньяка. Перед снимками были поставлены две рюмки с коньяком, накрытые хлебом.