— Да я и так этого хочу, — отвечала та, не открывая глаз. — Все в таборе этого хотят.
— Нет, ты должна очень сильно захотеть! Понимаешь — очень-очень сильно. Должна вся просто превратиться в желание… Сосредоточься на одной только этой мысли… А теперь прикажи ему говорить…
— Как это?
— Делай то, что я говорю, — шептала Рубина.
И Люцита снова подчинилась:
— Говори, Васенька, хватит молчать, — стала уговаривать она цыганенка.
Васька открыл глаза и стал растерянно переводить взгляд с одной женщины на другую.
— Ты не проси, ты ему приказывай, — волнуясь шептала, почти шипела Рубина.
Люцита открыла глаза, посмотрела на Василия сверху вниз, в упор, и очень отчетливо произнесла повелительным тоном:
— Говори!
— А чего говорить-то? — спросил в ответ Васька.
Палыч с Рычем так и сели от удивления, Рубина опустилась на стул от усталости, Люцита — от растерянности. Посреди палатки остался стоять один Васька. Он улыбался, радуясь невольно произведенному на взрослых эффекту.
— Заговорил?! — И, подскочив к мальчишке, Люцита стала радостно трясти его за плечи.
— Заговорил, — ответил Васька, до которого только сейчас стало доходить, что же с ним только что произошло.
— Заговорил-заговорил, — устало отозвалась Рубина. — Не сомневайтесь.
— Скажи еще чего-нибудь, — попросил маленького друга Палыч.
— Богдан, так мы покажем им, как я нож метаю, а?
— Покажем, Василий, — отвечал Рыч, не скрывая радости. — Обязательно покажем!
— Рубина, но как же это? — спрашивала тем временем Люцита. — Как ты это сделала?
— Да нет, дорогая моя, это не я сделала. Это сделала ты.
— То есть как?
— Да, что это значит? — спросил и удивленный Рыч.
— Это значит, что теперь ты — шувани, Люцита. И забота обо всех в нашем таборе лежит отныне на тебе…
— Да, а что со мной было там, в лесу! — перебив бабушку Рубину, стал взахлеб рассказывать Васька.
Так тайна Руки и Лехи окончательно перестала быть тайной.
В маленькой однокомнатной, ничем не выделяющейся квартире в большом, но тоже ничем не выделяющемся многоэтажном панельном доме Рука с Лехой отдыхали и закусывали после удачно проведенного дела. В этой, затерявшейся в новом микрорайоне Управска квартирке они чувствовали себя спокойнее, чем в любом подземелье.
Леха ел бутерброд с кабачковой икрой, а свободной рукой разворачивал один из холстов великого Дюрера.
— Лех, кончай — заляпаешь! — строго буркнул Рука.
— Что тут заляпывать-то? Рисунки как рисунки, ничего особенного.
— Ага, только им лет по пятьсот каждому!
Леха аж присвистнул:
— Их что, пятьсот лет назад нарисовали? Ни фига себе! — И он осторожно провел по полотну пальцами, как будто хотел удостовериться в его возрасте на ощупь. — А сколько же они могут сейчас стоить? — задал он главный из волновавших его вопросов.
— Для нас — по штуке каждый.
— Для нас. А вообще? У коллекционеров? Сколько?
— Каждый — штук по триста, — отвечал компетентный Рука.
Леха присвистнул уже второй раз за минуту.
— Значит, нам — по одной тысяче, а себе — по триста? Это ж в триста раз дороже! Какая-то тут ошибочка получается. Надо ее исправить.
— Ты чего это удумал, математик?
— А что, люди такие деньги огребают, а нам — объедки с чужого стола!
— Вот если б ты все это дело придумал, тогда бы и получил все деньги.
— Но мы же рисковали, мы сделали всю грязную работу!
— Вот как за грязную работу и получаем.
— Слушай, Рука, давай сами эти картинки продадим, а? — Глаза у Лехи загорелись.
— Давай. — Рука оставался спокоен. — Ты знаком с теми людьми, которые могут их купить?
Леха пристыженно молчал. Тогда Рука стал бережно сворачивать полотна, чтобы вновь засунуть их в тубус.
— То-то же. Дурак ты, Леха, — некому нам их продать.
— А заказчик наш кому их продаст?
— Не знаю. И нам с тобой он этого не скажет. Такая информация больших денег стоит.
— А что, если их в комиссионку сдать?
— Точно, дурак. Там нам дадут по рублю и милицию вызовут.
— Что же делать?
— Сидеть и ждать звонка, когда заказчик встречу назначит.
— Обидно как-то.
— Угу. Мне, Лех, тоже обидно. Намажь-ка и мне бутерброд.
Глава 10
— Добрый день. — Астахов открыл дверь кабинета следователя и увидел на обыкновенном учрежденском колченогом столе картину Дюрера. Пораженный, он сделал шаг вперед и замер, не сводя с нее глаз.
— Здравствуйте, — отвечал Солодовников. — Николай Андреевич, это та самая картина, которая была украдена из вашего дома?