И Рыч ласково прижал мальчишку к себе.
— А ты не боишься уже Богдана? — спросил у Васьки Палыч.
— Не-а, — ответил мальчонка и сам еще сильнее прижался к Рычу.
— Ну вот и молодец! — улыбнулся старик.
И они с Рубиной стали прощаться с хозяевами.
— Дядя Палыч, бабушка Рубина! А посмотреть, как я ножи метаю? — И Васька потащил всех на лесную опушку.
Там по его просьбе Палыч написал на деревянном щите печатными буквами «РУКА» и «ЛЕХА». И только после этого мальчишка стал прицельно метать ножи.
Астахов вернулся домой мрачнее неба перед грозой.
— Представляешь? — заговорил он с Олесей прямо с порога. — Оказалось, что картины украл Миро!
— Кто?! — сидевшая на диване Олеся даже привстала от неожиданности.
— Миро. Никогда бы не мог о нем такого подумать. Тяжело разочаровываться в людях…
— Постой, а почему ты уверен, что это сделал именно он?
— У него нашли одну из картин.
— Боже мой, значит, он украл картины, потому что мы отказали ему в деньгах?
— Ну ты же ему не отказала, ты же просто отложила решение вопроса. Так?
— Я дала ему понять, что свободных сумм у тебя сейчас нет.
— Ты не имела права так ему говорить, не посоветовавшись со мной.
— Но ты же доверяешь мне? И потом, это же ты просил меня с ними разобраться. Я проверила весь бюджет фирмы и убедилась, что мы не можем дать денег без ущерба для бизнеса.
— Да Бог с ним, с бизнесом. Ты понимаешь, что получилось? Ты фактически толкнула человека на преступление! Миро хотел построить жилье для всего своего табора. Жилье, а не какое-нибудь казино! Это благородное дело!
— Может быть, и благородное, но при этом не очень-то выгодное для тебя.
— Олеся, ты сейчас говоришь совсем как Тамара — я не узнаю тебя!
— Я сейчас говорю, как твой главный бухгалтер.
— Да? Наверное, ты была права — мы действительно перестали понимать друг друга!
Еще когда Люцита продала все свои невеликие украшения и отдала вырученные за них деньги Баро, чтобы поучаствовать в залоге за освобождение Рыча — еще тогда Баро решил, что все ее брошки и сережки он разыщет, выкупит и вернет ей.
Однако это оказалось совсем не таким уж простым делом — выведать, кому Люцита продала свои драгоценности, да еще так, чтобы сама она ничего об этом не узнала. И все же Зарецкому это удалось. Он разыскал того самого скупщика золота, объяснил, что интересует его только то, что продала недавно молодая цыганка. Скупщик вывалил на стол все приобретения последней недели и быстро выбрал из них купленное у Люциты. Баро уже готов был расплатиться и уйти, как вдруг остановился завороженный: среди прочего товара скупщика он узнал свое фамильное ожерелье. Вернее, не свое, а Земфирино — он подарил ей это украшение, когда та забеременела. А теперь оно было уже и не Земфирино…
«Как же она могла? — Только одна эта мысль стучала в висках у Зарецкого. — Она ведь прекрасно знает, как для меня дорого это ожерелье, — мои предки передавали его своим женам из рода в род! Как же она могла? Как она могла?»
Скупщик истолковал волнение Зарецкого по-своему. Он продал ему все украшения Люциты и ожерелье в придачу за неплохую цену и остался весьма доволен.
Астахов собирался выйти из дому, когда на пороге другой комнаты появилась Олеся.
— Ты уходишь? — спросила она.
— Да.
— И ты не собирался мне об этом сказать?
— Ну я думал, может быть, ты там уснула, в той комнате… — неловко оправдывался Николай Андреевич.
— Вот видишь, мы с тобой уже разошлись по разным комнатам. Как будто мы прожили вместе много-много лет и успели надоесть друг другу.
— Я думаю, нам просто надо попытаться друг друга понять, а не усугублять наш конфликт.
— Я стараюсь тебя понять, Коля, но ты становишься от меня все дальше и дальше. Давай поговорим об этом?
— Обязательно поговорим, но не сейчас, позже. Сейчас мне надо к Кармелите.
— Это так срочно?
— Да, это очень срочно. Пойми, узнать о том, что Миро арестован, она должна от меня.
Астахов осмелился обнять обидчивую любимую и поцеловать ее в щечку.
— Да, я понимаю, — отвечала она. — Я ведь могу и подождать…
А Николай Андреевич гнал свой «БМВ» в Зубчановку. Руль в руках и шуршание автомобильных шин по асфальту всегда вносили в его душу некоторое успокоение. Поэтому к Кармелите он вошел, полностью взяв себя в руки. По крайней мере, так ему самому казалось.
Приветливо поздоровались, Астахов присел.
— Знаешь, меня вчера обокрали.