— Как хорошо, что ты пришла! — бросилась внучка навстречу бабушке.
— Пришла? Нет, дорогая моя. Не пришла, а приехала! На машине!
— Что, за рулем?
— Ну да!
— Ух ты! Вот это бабушка! А меня научишь?
— Ну пока я еще сама ученица. Без Палыча и метра не проеду, — засмеялась веселая старушка.
— Я смотрю, у тебя прямо новая жизнь началась!
— Да. А ты почему такая грустная?
— Знаешь, моя жизнь — она как-то остановилась.
— И ты говоришь это мне? Семидесятилетней старухе молодая девятнадцатилетняя девочка?
— Не кокетничай, бабушка, ты еще не семидесятилетняя… А если серьезно… Понимаешь, бабуль, у меня есть только прошлое. А ни настоящего, ни будущего нет…
— Почему же нет, Кармелита?
— Потому что мне нравится Миро!.. — сказала это и заплакала.
— Так это же хорошо, внученька! Ты — молодая, жизнь продолжается! Да и Миро тебя любит…
— Нет, бабушка, это все в прошлом — мы с ним разошлись в жизни и во времени!
— Не говори глупостей! — Рубина даже повысила голос. — Если суждено вам любить друг друга, то, значит, так и будет!
— Но он в тюрьме… Когда же я снова его увижу?
— Скоро. Миро — не вор, и там в этом быстро разберутся!
— Господи, хоть бы его поскорей уже отпустили…
— Отпустят!
— Да, но вряд ли он мне простит… — Кармелита не договорила.
— Что простит? Что ты была невестой Максима?
— Да… — сказала чуть слышно. — Ты только не думай — я ни о чем не жалею, я любила Максима! И если сейчас можно было бы все повторить сначала, я сделала бы все точно так же. А теперь… теперь я не знаю, что мне делать.
— Я больше не шувани, Кармелита, я теперь не вижу будущего — оно для меня закрыто. Но одно я могу сказать тебе твердо: если Миро тебя любит, то он найдет в себе силы принять тебя такой, какая ты есть!
Николай Андреевич пошел открыть дверь. На пороге стояла Соня.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте… — поздоровались с гостьей хозяева.
— Может, кофе? — спросил слегка растерявшийся Астахов.
— Нет, спасибо, если можно, я сразу перейду к делу. А дело в том, что я — адвокат Миро. И поэтому меня очень интересуют все детали, связанные с этой злополучной кражей. Николай Андреевич, Олеся, вы позволите мне осмотреть рамы, из которых были вырезаны похищенные картины?
Получив разрешение, Соня аккуратно сняла пустые рамы со стен и, вооружившись следовательской лупой, стала рассматривать торчавшие из них кусочки вырезанных полотен. Астахов и Олеся сидели на диване, прижавшись друг к другу, и следили за действиями молодого обаятельного адвоката… Хотя нет, в данном случае, скорее, частного детектива, как будто сошедшего к ним в дом с экрана телевизора из какого-нибудь сериала.
— Вы знаете, Соня, — заговорил наконец хозяин дома, — я все-таки думаю, что Миро вряд ли ко всему этому причастен…
— Да, я тоже так думаю. Николай Андреевич, вы позволите мне забрать эти рамы с собой? Я обязательно вам их верну.
— Пожалуйста, сколько угодно. Теперь, когда в этих рамах нет холстов великого мастера — какая в них ценность?
— Скажите, Соня, а вы повезете их в милицию? — полюбопытствовала Олеся.
— Да. Хочу сделать экспертизу.
— А почему же сами милицейские следопыты до этого не додумались?
— Не знаю… — И, собрав семь больших рам вместе, Соня еле оторвала их от пола.
— Вы на машине? — спросил ее Астахов.
— Нет.
— Давайте тогда я вас подвезу! — И он сам поднял собранные Соней пустые рамы.
— Спасибо… — Девушке стало даже как-то неловко.
— Я скоро вернусь! — бросил на прощание Олесе Николай Андреевич и вышел с Соней из дома.
И Олеся опять осталась одна. Опять одна, хотя не прошло и получаса с тех пор, как они с трудом помирились.
Вся эта история с ожерельем жгла душу Баро. Он уже согласен был по совету Кармелиты и Люциты пойти да поговорить с Земфирой. Но прежде сам хотел выяснить все, что возможно, от других людей. Зарецкий опять разыскал того самого скупщика золота, чтобы расспросить его во всех подробностях, как продавала ему ожерелье Земфира.
— Откуда у тебя взялось это ожерелье? Кто тебе его продал? — говоря русским языком XXI века, наезжал на ни в чем не повинного гаджо цыганский барон.
Но и скупщик был, как говаривал в знаменитом фильме Глеб Жеглов, «не зеленый пацан». Уж сколько раз наезжали на него мелкие и крупные рэкетиры, милиция — а он всегда как-то отбрехивался.