Да ладно, пустое это все. Работать надо!
Соня с Антоном хорошо придумали, объединив выставку со спектаклем. Вместо того чтобы бесцельно ходить по фойе в ожидании представления, люди рассматривали картины художницы, жизнь которой оборвалась на взлете. И каждый находил в ее полотнах что-то свое. И понимал, что, пожалуй, как-нибудь потом непременно нужно будет заглянуть на эту уникальную для Управска выставку еще раз.
Астахов смотрел на Светины картины, как коллекционер, то есть истинный ценитель. Он подходил к полотну совсем близко. Потом отходил мелкими шажками, периодически останавливаясь и ловя тот момент и то расстояние, на котором мазки, вблизи казавшиеся бесцельными, превращаются в высокое искусство.
Так во время одного из таких «отходов» он столкнулся с Зарецким. Впрочем, столкновение оказалось вполне дружеским.
— Здравствуй, Коля!
— Здравствуй, Рамир.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что привел сюда. Я ведь сначала думал прийти только к самому представлению. А здесь, действительно, очень хорошо. Светины картины — это, это… Даже не знаю, как сказать…
— Ладно, можешь не говорить. Главное — смотри. Но я был уверен, что ты не пожалеешь… — довольно произнес Астахов.
Идя на выставку, Зарецкий пообещал себе, что на этот вечер совсем забудет о работе. А тут вдруг не удержался. Сказал, тяжело вздохнув:
— Послушай, Коля. А все-таки, может, мы поторопились, договорившись со взрывниками?
— Да нет. Нормально. Мы же все просчитали. И к тому же, я думаю, эти катакомбы в любом случае надо уничтожить.
— Вот тут я согласен. На все сто! Ты знаешь, как вспомню, что там была Кармелита в плену, связанная. И Розаура там погибла. В общем, недоброе место, злое.
— Я тоже так считаю, поэтому не переживай. Все будет хорошо.
Если бы больничные стулья могли говорить, то они бы рассказали такого, после чего все душещипательные истории, придуманные сентиментальными писателями да поэтами показались бы мелкими и не заслуживающими внимания.
Люцита сидела на старом, изрядно потертом стульчике напротив палаты Рыча и напряженно смотрела на дверь. Как будто загипнотизированная ее взглядом дверь открылась. Из нее вышла медсестра. Люцита тут же встала, подошла к ней.
— Простите… Как Богдан? Ему уже лучше?
— Извините. Пока ничего определенного сказать не могу. Он все еще без сознания.
— Разрешите мне к нему пройти.
— Да вы что?! Я же вам сказала: он без сознания. И потом, после операции на сердце к больным категорически запрещены посещения.
— Мне только посмотреть на него… Я тихонечко…
— Нет-нет-нет. Вот когда его состояние стабилизируется и не будет критическим, тогда и насмотритесь. А сейчас извините…
— Неужели вы не понимаете, что я люблю его. Поймите, я нужна ему! Нужна. И он мне очень нужен! Но неужели у вас нет сердца?!
— Есть. И у любимого вашего…
— Он не просто любимый, он мне муж!
— Хорошо, у мужа вашего тоже есть сердце. Причем больное. Потому я вас и не пускаю. Неужели вы этого не понимаете?
— Понимаю. Потому и говорю, что я тихонечко. Мне только взглянуть на него… Я там даже слова не скажу…
Сестра засомневалась: что ж, если человек так себя изводит, пожалуй, пустить посмотреть, действительно, можно. А Люцита, почувствовав слабинку, начала упрашивать с удвоенной силой:
— Я вас очень прошу… Пожалуйста… Ведь если он без сознания, то даже не узнает, что я была в его палате. Пропустите меня к нему…
— Хорошо. Только недолго.
— Спасибо!
…Люцита посмотрела на бледное, с заострившимися чертами лицо Богдана, вслушалась в тихое, ровное дыхание. И ей стало легче. Теперь опять можно бесконечно долго сидеть на том же стульчике, ждать следующих новостей.
Вталкивая пьяного Игоря в номер, Тамара специально так рассчитала, чтоб он слегка ударился лбом об угол шкафа.
— Ой! — взвыл он. — Ты чего? Больно же! Да что вы все сдурели! Аккуратней. Шкафов тут понаставили!
— Ничего. Перетерпишь, перетопчешься. Лучше расскажи, почему я тебя должна подбирать где попало?
— Ну-у-у…
— Нет! Ты мне объясни, как ты мог напиться до такого состояния, чтобы уснуть в номере у этой дуры?!
— Ну извини, случайно все вышло, извини…
— Случайно. Ты что, забыл, какой сегодня день?
— Нет. Помню… А какой сегодня день?
— Либо мы раз и навсегда распрощаемся с нашими деньгами и хорошей жизнью, либо…
— Тьфу, черт! Точно. Вспомнил! Понял. Ладно, хватит… Не такой уж я и пьяный, как тебе кажется.