Но Антон почти сразу же прогнал эту мысль. Нет, хоть Форс и отошел от активной криминально-юридической деятельности, но удавья хватка не позволит ему так просто поделиться столь сильным оружием. К тому же одно дело, если бы это оружие было исключительно против Тамары. Так ведь нет, это бомба и против самого Форса. Кто знает, может, он вообще уничтожил эту запись? Может быть? Вполне! Но вряд ли… Все же Форс — человек авантюрный. Поэтому его характер не позволит уничтожить такую запись. На всякий случай. А вдруг когда-нибудь нужно будет припугнуть Тамару…
Так, может, все-таки сыграть с Форсом в открытую. Нет-нет, он злопамятный. Тут же припомнит, как Антон защищал мать, говоря, что она заблудшая жертва во всей этой истории с аварией. И сейчас, если прийти к нему с такой просьбой, он только поизмывается вдоволь, а потом все равно откажет. Или заломит неподъемную откупную сумму.
Остался один выход: достать из потайного внутреннего кармана старые ключи и тайком пробраться в дом Форса, когда адвоката не будет дома. И там порыскать хорошенько. Леонид Вячеславович — человек оригинальный. Он может спрятать кассету в самое хитрое место. А может оставить ее прямо в диктофоне на журнальном столике.
От горя Зарецкий совсем голову потерял. Казалось, что закончился у него какой-то невидимый источник жизненной энергии. Пока Астахов бегал где-то по городу, он просто сидел в своем кабинете, бессмысленно уставившись в одну точку. И даже есть перестал.
— Рамир… Рамир, пошли пообедаем, — уговаривала Земфира.
— Нет, не нужно. Мне теперь ничего не нужно. Как человек, который все потерял… Мне незачем жить дальше…
— Не говори так. Ты не должен так говорить…
— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать. — Баро обвел комнату мокрыми от слез глазами. — Как же так?! Кармелита, дочка… Как же так!!! Пойми! Мне незачем больше жить.
— Что ты? Нельзя же так. Я не смогу жить без тебя.
— Прости, Земфира. Я от горя совсем дурной стал. И забыл о тебе. Прости.
— Нет. Это я должна просить у тебя прощение. За то, что солгала тебе. Прости, если сможешь!
— Это все прошло. Проехала кибитка. Я сам во многом виноват. Часто не слушал, что ты мне говорила. Слишком хотел иметь наследника и даже не представлял, какая это для тебя болезненная тема.
— Нет. В этом не ты виноват. Я сама обещала подарить тебе наследника, первая заговорила о нем. Вселила в тебя надежду…
— Что ж, тут каяться можно бесконечно. Мы должны простить друг друга, и забыть об этом. Слышишь, за стеной галдят дети Розауры. Понимаешь… Теперь у нас с тобой есть много наследников. И неважно, что в их жилах течет не наша кровь. Главное, чтобы они считали нас своими родителями.
— Вспомни представление. Они уже признали нас. Они оказались мудрее нас, Баро.
— Пойдем к детям.
— Пошли.
Земфира была рада хотя бы тому, что Баро вышел из комнаты.
И вот наконец настал тот долгожданный момент, когда Астахову позвонили и сказали:
— Николай Андреевич? Приходите. Мы вас ждем, результаты экспертизы готовы.
— А что там, что? Скажите?
— Приезжайте. Тут все узнаете.
— Где? К кому? У кого?
— Приходите. В кабинет к Ефрему Сергеевичу Солодовникову. Знаете такого?
— Да, конечно.
Астахов ворвался в кабинет следователя. И, едва поздоровавшись с ним, сразу спросил:
— Что вам удалось выяснить о пожаре?
— Многое, — честно ответил Ефрем Сергеевич. — Вы присаживайтесь.
Николай Андреевич заставил сесть себя в кресло.
— Что значит «многое»? Говорите же.
— Господин Астахов, давайте немного успокоимся. Я понимаю все ваши чувства и все же…
— Да, да, конечно.
— Так я продолжу. Во-первых, мы абсолютно уверены, что это не просто пожар. Конюшню подожгли.
— Зачем? Ради чего? Это же глупо, бессмысленно?
— Не совсем так. Конюшню могли поджечь с целью убийства.
— Кармелиты?!
— Это еще нужно выяснять, кого хотели убить.
— То есть останки погибшей…
— Да. В пожаре погибла не ваша дочь, а совсем другая женщина.
Астахов схватился за сердце.
— Дайте мне воды, пожалуйста.
Следователь протянул Астахову полный стакан:
— Пожалуйста, возьмите.
Астахов жадно выпил всю воду одним глотком.
— Я знал это. Я не верил, что Кармелита погибла.
— Откуда вы могли это знать? — въедливо спросил Ефрем Сергеевич. — Ведь все были уверены, что погибла именно она.