— Может, за изгородью посмотрим? — неожиданно предложила Сигни.
Верховная посмотрела на неё как на умалишенную:
— Ну? — выдохнула она уже с прежним высокомерием. — И что изменится?! Я туда не пойду! А ты посмотри! Посмотри! Если, правда, увидишь что…Ты прямо шибко глазастая у нас! Все глазастые здесь! Одна я только не угляжу ничего!
Сигни виновато пожала плечами, всем своим видом говоря, мол, попробовать стоило, но раз никому ничего не нужно, то и ей тоже.
— Я! — вылезла из-за спины белокурой дылды Янника, от волнения подхватив свою длинную прядь волос и сейчас немилосердно теребя золотой наконечник.
Верховная, которая уже сделала шаг, остановилась:
— Что «Я»?
— Ну… Я же вижу… как бы всё… вот… — сил продолжать не осталось, потому что Янника уже знала, как легко потеряться в своих ещё неслаженных, неуверенных, зыбких ощущениях.
Девушка снова ждала язвительной отповеди, но Верховная, устало мазнув по Яннике взглядом, кивнула вдруг неожиданно серьезно:
— Да… Я совсем забыла, девочка. Ты ведь у нас редкий дар. Давай, попробуй! Только смотри, иди очень осторожно и говори нам, что видишь, а нам твое видение через завесу передастся.
Янника не знала, что такое эта «завеса», но предупреждение восприняла со всей серьезностью. Когда вернутся домой, Янника собиралась очень обстоятельно поговорить с матерью…
Девушка несмело вышла из-за спины Гарди и двинулась вперед. Вскоре она уперлась в изгородь. Верховная не смотрела на девушку, она закрыла нос рукавом, стараясь дышать через раз, и глаза её слезилась, поэтому она совсем пропустила тот момент, когда Янника, опустив голову вниз и разглядывая что-то у себя под ногами, вдруг потянула корявую изгородь на себя. А та взяла и отъехала в сторону как самая обычная деревянная калитка.
— О, Снежная дева! — пораженно выдохнула Янника, оборачиваясь к иллике.
Прямо за изгородью вдоль всей стены на высоких грядках, обрамлённых деревянным брусом, росли, посаженные человеческой рукой, росли, словно драгоценные кусты сладкой паприки, чёрные буруны рваного галактического пространства…
— О, Снежная дева!
***
Иллике работали вот уже целый час. Мокрые, злые, сосредоточенные. Верховная, нещадно оторвав подол от своего дорогого платья, завязала его у себя на лице, замотав плотно нос и рот. И только тогда смогла работать вместе со всеми. Мокрый липкий пот заливал её прежде всегда холодный лоб. Но она не обращала на это никакого внимания. Она работала вместе со всеми. И лишь красные, слезящиеся глаза и опухшее лицо могли поведать, насколько ей было трудно.
Рукодельные буруны нельзя было ни прикрыть, ни сшить, ни заклеить…
С того самого момента, когда Благочестивая Гутрун повесила завесу, а Янника Ольсон, прислонив руку к призрачной материи (как подсказала ей Сигни), передала притихшим иллике всю увиденную ею картину, Верховная сжала волю в железные тиски. Раскисать было нельзя. Мерзкий клодис… Тот, кто посадил его, явно был с ней знаком. Близко знаком.
— Пошлите весть, — приказала она Гарди, и когда та, сорвав со своей белокурой пряди золотой конус, вдавила его острым окончанием в звенящий шарик до громкого хлопка и подкинула в воздух, продолжила: — у рукотворной дряни должен быть присед — корень. Только у него, у самого основания мы сможем перетянуть всё это. Но должна предупредить, девочки: работайте осторожно. Оооочень осторожно! Эта дрянь вытянет из нас всю удачу и даже жизнь, если будем беспечны! — она тряхнула головой и поправила повязку на лице. — Ещё раз, девочки! Внимательно! Как никогда! Янника, смотри в оба и говори, где присед! Гутрун, делай плотную нить! Сигни, складывай порошины в кадку, — и жрица с остервенением выдернула пахучий цветок клодиса, стоящий отдельно в большой коричневой кадке в углу изгороди, и перекинула его через забор. И как только смогла?
Потом Верховная замолчала, решаясь что-то ещё сказать, прежде чем иллике принялись за работу. Белокурые боялись пошевелиться, напряжённо всматриваясь в жрицу.
Наконец та выдохнула. И в этом выдохе было всё: и боль, и недоумение, и странная обречённость:
— Тот, кто это сделал, близко знаком со мной…
Иллике с трудом подавили возгласы изумления. Быстрые взгляды друг на друга и снова осторожный на жрицу.
Верховная хмыкнула раздражённо сквозь повязку, и её брови сошлись в одну:
— Да… знаком… Ибо никто, кроме самых близких, не знает, что Верховная иллике не переносит запах клодиса… (она заговорила о себе, как о постороннем, и это пугало Яннику). Близко знаком, — продолжила женщина. — И это не самое страшное, — она снова помедлила, прежде чем выдавить из себя последнее: — вот только, девочки мои, у меня никогда никого не было из близких, кроме иллике… Так что…