Но может же быть, что и игра! Чёрт его знает, зачем это сестре понадобилось. Может, выступление специально для матери. Может, меня испытывает. Узнала про мои трудности и испытывает. Хрен тебе, а не звонок о деньгах тогда. Справлюсь.
Но ответ Николь ставит окончательный крест на моих надеждах.
— Ленора договорилась с одной мексиканской парой. Они бы его забрали. Правда, пришлось бы раскошелиться…
— Ты и мне деньги давала.
— Они запросили гораздо больше.
Я резко вскакиваю со стула и кидаюсь к раковине, где меня жестоко вырывает тем, что мы с Лексом ели на завтрак. К кофе, который делала мать, я так и не притронулась.
Прополоскав рот и умывшись, я отрываю два бумажных полотенца и промакиваю лицо. Эти несколько упражнений позволяют мне собраться с мыслями, и я снова готова кинуться в бой.
— Как зовут твоего жениха?
— Виктор Броуди.
— Виктор Броуди. Хорошо. Я постараюсь запомнить. А ты запомни, что Лекса я тебе не отдам. Более того, позвоню твоему Виктору и расскажу о том, что ты собралась сделать с его сыном. Если он действительно его сын.
По мере того, как я говорю, мама бледнеет, а лицо Николь идёт красными пятнами. В конце моей проникновенной речи оно напоминает перезрелый томат, который вот-вот лопнет на солнце и обнажит своё гнилое нутро.
Так и происходит.
— Что?! Да я засужу тебя за похищение ребёнка.
— Хрен тебе. Ты оформила на меня опекунство. Если этот Броуди достойный человек, он точно не отдаст тебе Лекса. Если нет, отцовство ещё доказать надо. Вряд ли солидному бизнесмену нужен подобный скандал. А уж я его организую, помяни моё слово.
— Эмма, как ты можешь говорить сестре такие вещи?!
Я пропускаю возмущённый вопль матери мимо ушей и снова обращаюсь к сестре.
— Убирайся отсюда. Ноги чтобы твоей не было в этом доме. И ты, мама, уходи. Николь ты сейчас нужнее.
— Ты ещё пожалеешь об этом, сука, — проходя мимо меня, Николь шипит так тихо, что мать вряд ли слышит.
Это последние слова, что сестра говорит мне при жизни.
Честно? Я давно научились жить с этим.
Больше всего мне страшно, что об этом узнает Сеймур. Панкреатит — опасная штука, но даже опасные штуки могут отвести большую беду. В моём понимании, большая беда — это ухудшающееся здоровье человека, разменявшего восьмой десяток. Новость о том, что Николь собирается отобрать у меня Лекса, его точно не поправит. Сердце у Сеймура крепкое, но это крепкое сердце старика. Если сестре удастся её план, кто знает, как это на нём отразится. Ни матери, ни Николь до Сеймура дела нет. Как и до меня.
Мать звонит каждый день. Начинает издалека, но всегда разговор сводится к одному: я взвалила на себя непомерный груз забот. К среде увещевательные звонки становятся больше похожими на угрозы. Моя собственная мать грозит мне службой опеки и полицией, и я с тяжёлым сердцем отправляю её номер в чёрный список на телефоне. Она обрывает стационарный. Я выключаю и его. Тогда же плачу слесарю, чтобы он сменил замки в доме, и самолично отвожу и забираю Лекса из сада. Это сложно. Все свободные деньги уходят на такси — только так я везде успеваю.
Деда я навещаю всего раз. Опухшее от слёз лицо и красные глаза пытаюсь скрыть косметикой. Получается не очень. Сеймур замечает моё подавленное состояние и устраивает допрос с пристрастием. Я списываю всё на недосып, сложную курсовую и небольшую сезонную аллергию — хотя, какая аллергия в ноябре! Ожидаемо получаю нагоняй, за то, что не берегу себя и вместо того, чтобы отдохнуть, шарахаюсь по госпиталям, где его держат совершенно зря, им бы только попользовать его страховку.
Если отбросить последнее замечание, слова деда схожи с тем, что говорит мне по телефону мать, но насколько разный у них эмоциональный окрас! Здесь искренняя забота обо мне, там — искренняя обо мне не забота. Слёзы снова подступают к глазам. Сеймур расстраивается и чуть ли не выгоняет меня домой отсыпаться.
Но это Сеймур. Есть ещё соседи, воспитатели Лекса, преподаватели в университете и мои сокурсники. Ребята из бара, продавец в бакалейной лавке — хороший приятель деда, миссис Андерсен — местная сплетница, чей внук ходит с Лексом в одну группу. Перед всеми я отчаянно держу лицо, но с каждым днём делать это становится труднее. Актриса из меня никудышная. Я в панике, и это становится заметным.
И всё же хочется верить, что крупица актёрского таланта Николь передалась и мне, и ни мать, ни сестра не раскусили мой блеф. Достаточно было погуглить имя Виктора Броуди, чтобы понять всю беспочвенность моих надежд. Я ничего не смогу сделать против такого человека, если только действительно поднять скандал на весь мир. Но я прекрасно отдаю себе отчёт, что в первую очередь пострадаем не мы с Николь и не мистер Броуди. Это будет Лекс. И с этим надо считаться.