Потому и грант заработала в колледже, чтобы учиться бесплатно в Университете. Потому закончила его с отличием. Потому и работала в общей сложности на четырёх работах: аудитор в «Смарт Акке», исполнительный директор в «Зелёном камне», налоговый консультант на веб-портале и приходящий бухгалтер в паре-тройке небольших фирм. А всё для чего? Чтобы при встрече с возможными родственниками отца Лекса подняв голову заявить: «Он ни в чём не нуждается».
Точнее, фраза звучала так: «Ни в чём таком, что я не могу ему дать».
Чудо-женщина за руку с мини-Тором.
Интересно, заметила ли она пропажу той фотографии?
У Лэнса земля под ногами горела, пока он собирал информацию. Как и у любого, кто оказался в одном шаге от увольнения. Понимаю, что перегнул палку, но чувство вины за то, что с самого начала был несправедлив к Эмме, требовало выхода. Впрочем, не встреться мы в доме у Шона, я вряд ли когда-либо вернулся мыслями к Николь. Если только вспоминая её в годовщину гибели отца. А уж интересоваться, как все эти годы жила её семья, не стал бы и подавно.
Судьба? Возможно.
И всё же Лэнс должен был проявить большую расторопность в сборе первоначальной информации об Эмме Бейтс. Хотя бы выяснить, что Лекс — не её родной сын. Не знаю, стал бы я от этого меньше на неё нападать, но, может, с самого начала присмотрелся бы к девушке получше.
В прессу не просочилось ни единого слуха о беременности Николь. Думаю, одной ей подобную секретность не потянуть. В дело явно были вовлечены люди из агентства, под чьим крылом в том время находилась Никки Би. После автокатастрофы наши адвокаты плотно сотрудничали по сокрытию информации, вот и сейчас нам не составило труда получить кое-какие подробности из жизни Николь. В тот период она действительно взяла паузу в карьере и большую часть времени провела на вилле в Санта-Барбаре, готовясь к роли в телевизионном сериале. Нужна была только отправная точка, а дальше Лэнс, как фокстерьер, начал рыть землю. Следующей он нашёл клинику, в которой рожала Николь. Сделала она это под именем младшей сестры, но вот в свидетельстве о рождении Лекса стоит её имя.
Первый звонок прозвучал, когда я увидел, как именно был записан Лекс. Александр Огастас Бейтс. Нарочно ли это было сделано или нет, но Огастас — второе имя моего отца. Не такое уж и редкое, кстати, и всё же в подобное совпадение верилось с трудом. Возможно, Николь уже тогда планировала своё возвращение и, дав сыну это имя, заработала себе очко.
Которое сразу же потеряла, когда я увидел следующий документ, в котором право на опекунство новорождённого Лекса переходило к её младшей сестре Эмме.
В девятнадцать лет взвалить на себя груз в виде требующего постоянного внимания младенца? Только ли в сестринской любви дело?
Лэнс докопался и до этого.
В семье отца есть легенда, что мой прадед влюбился в прабабку по фотографии. В Первую мировую она работала сестрой милосердия в одном из Лондонских военных госпиталей. Её фотографию опубликовали в патриотическом журнале, и мой прадед увидел его у кого-то из своих сослуживцев.
Дальше бабушка всякий раз рассказывала по-разному: то ли он действительно был ранен, то ли специально полез под пули, но каким-то невероятным образом сыну ростовщика из Данмерри, что недалеко от Белфаста, удалось оказаться в Лондоне в том самом госпитале и найти ту самую девушку. А дальше, как говорила Ба, «ирландский сукин сын своего не упустил» — увёз молодую жену в Америку и стал родоначальником династии банкиров.
Всю жизнь считая себя скептиком, я никогда не думал, что способен на нечто подобное. Ни о какой любви, разумеется, разговор не идёт, но в следующие месяцы в своих мыслях я то и дело возвращаюсь к сероглазой Минни и её мелкозадому Тору. Я нашёл их в Фейсбуке, и видел все его этапы взросления: от первого шага до последнего выпавшего зуба.
Первые два года жизни Лекса Эмма очень активничала. Потом информация начала поступать дозировано: обязательно в его день рождения, на Рождество, совместные поездки на море. Кое-где на снимках я встречал сурового деда, похожего на запойного Санта-Клауса. Похоже, это и был Сеймур — владелец бара, он же бутлегер в отставке. Самой Эммы на снимках почти не было — один-два, где её лицо видно полностью. И никогда в одиночестве, всё время с сыном.
Скептик и циник. Инвестор и аналитик. «Дьявольски осторожный ирландский засранец» и «этот чёртов счетовод Броуди». Но никогда я не сталкерил за сероглазыми девицами в резиновых сапогах и самоклееной короне Чудо-женщины. Теперь, вот, занимаюсь.