Собственно, вот и он в лице матери моей подруги, которая рьяно берётся за дело.
— Без сомнения, дорогой Марк найдёт для себя достойную спутницу. Что бы кто ни говорил, во все времена в первую очередь ценилась добродетель.
— В таком случае, мама, тебе бы пришлось выдать меня замуж в пятнадцать.
— Господи, Флоренс, о чём ты говоришь?
— О том, что добродетель давно не качественный показатель. Злобной стервой можно быть как в двадцать, так и в сорок семь.
Миссис Паттерсон громко возмущается неуважительным комментарием дочери. Мистер Паттерсон пытается призвать обеих к порядку. Шон требует, чтобы Фло успокоилась. Сенатор громко смеётся, а Питер бухтит себе под нос что-то нечленораздельное и таки давится стейком.
Мне тошно от того, что я в очередной раз становлюсь причиной размолвки Флоренс с её матерью. Слишком много людей, чтобы залезть под стол, да и перед Марком стыдно.
— Какая неприятность! — слева от меня кто-то сдувает лопнувшую резину. — Броуди, как всегда, в центре скандала. Всегда был смутьяном. Ни малейшего понятия о приличия. Что за оскорбительные намёки! Одно твоё слово, Эмма, и его выведут из-за стола.
Я с изумлением смотрю на кипятящегося Питера и понимаю, что где-то даже восхищаюсь этими алеющими брэдпиттовскими ушами. Мне очень хочется послушать, какими словами он будет просить Марка удалиться, но в память о моей так и не расцветшей любви к этому человеку предпочитаю промолчать.
На меня с укоризной смотрят восемь пар глаз напротив, и этих людей я почти не знаю. Все они важные гости, но их важность прямо пропорциональна близости к центру стола.
Я изо всех сил борюсь, чтобы золотых цветочков на красном поле не стало в два раза больше, и для этого яростно кусаю губы.
И всё же во всеобщем гвалте я различаю этот голос.
— Эмми, посмотри на меня.
Только один человек в этом мире называет меня так, и нет ни единого шанса ошибиться, встретившись с ним взглядом.
Марк улыбается.
— Хочешь в Вегас, малыш?
Я тоскую по той себе, что, не раздумывая, ответила бы «да».
Так тоскуют, рассматривая картинку с золотистым пляжем и бунгало на сваях в лазоревой воде. Это красиво, но ты понимаешь, что никогда там не побываешь. Это не неумение мечтать, это — здоровый реализм. В нём всегда есть кредит на дом и расширенная медицинская страховка.
Да и не была я такой никогда: безрассудной, сиюминутной, одномоментной. Ни — мать его, одного раза — когда. Я не прыгала в омут, ни шагала вперёд, закрыв глаза, не делал глупостей, а если и делала, то какие-то мелкие, однозначные. Прогулы в школе. Сигарета с травкой. Роман с женатым.
И неделя моего личного Рождества.
Оно — не я — хочет сказать Марку «да» и поехать с ним в Вегас. Хочет ровно до того момента, как он дёргает головой, а его брови вопросительно подскакивают вверх.
«Ну, давай, прыгай!»
Мать у нас с Николь одна, а вот отцы разные. И моего во мне, похоже, больше. Потому что авантюрные гены моей мамы легко сдаются под натиском отцовских.
Я улыбаюсь Марку. Эту улыбку можно трактовать по-разному: от «это же не шутка, да?» до «а давай!». На самом деле это «спасибо, это были классные выходные».
— Марк, дорогой, вы же это не серьёзно?
«Что за глупость? Конечно же нет!»
Это верх неприличия, но я делаю то, что от меня давно ждут — оправдываю ожидания.
— Миссис Паттерсон, мистер Паттерсон, прошу меня извинить, но я вынуждена вас покинуть. Фло, созвонимся.
Мой дальний край стола на самом деле ближний к выходу. Официант любезно открывает передо мной двери обеденного зала, и да — я не оборачиваюсь. И да — я слышу возмущённые возгласы и звук отодвигающихся стульев. А спустя несколько секунд ожидаемые шаги за спиной. Сначала несколько пар, а потом одни.
А вот интересно, если бы не было этой гонки с туфелькой, как бы сложилась судьба Золушки и принца?
Может, так?..
Я поворачиваюсь к Марку и встречаю его той же благодарной улыбкой.
— Это будет невежливо, если ты тоже уйдёшь.
— Срать я хотел на то, что вежливо, а что нет.
— Грубо, но я чувствую то же самое. Отвезёшь меня домой?
— Конечно.
Иллюзия продолжается. В ней я будто бы помолвлена с самым лучшим мужчиной на земле, и мы едем домой вместе.
При водителе мы обычно не выражаем свои чувства. Максимум — держимся за руки. Вот и сейчас, сев рядом, Марк тянется за моей ладонью, а я с мазохистским удовольствием не только её протягиваю, но и пододвигаюсь ближе чтобы, замерев от счастья, положить голову ему на плечо. За этим следует длинный выдох и всего тридцать пять минут, чтобы ещё немножечко погреться. Жалко, что нет пробок. В час пик теплом я наслаждалась бы в два раза дольше.