А для вас, благоговеющие перед именем Моим, взойдет солнце правды и исцеление в лучах Его, и выйдете вы и взыграете, как тельцы упитанные.
И будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день, который Я сделаю, как говорит Господь Саваоф" (Мал. 4:1-3).
Ответа на свой вопрос Павлик уже не потребовал. Он задумался. Какова же мудрость этой книги, если в ней найти поддержку в любые моменты жизни можно!
Павлик поцеловал Библию.
- Прочитал? - отец присел рядом.
- Да. Я не нуждаюсь в ответе, - тихо сказал он.
- Я рад, что слово Божие дошло до твоего сердца. Теперь начинай читать Библию сначала. Ты откроешь для себя новые истины. Пока есть возможности и время - читай. Придут в твоей жизни и такие дни, когда пожелаешь прочесть хотя бы страничку, но Бог устранит эту возможность. Без нее же тебе жить нельзя, Не все время рядом с тобою будут находиться отец с матерью. Чужие люди окружат тебя, злые, негодные, тебе придется самому решать вопросы жизни и смерти, спасения и погибели. Никто не даст тебе лучшего совета, нежели эта книга. С нею ты не заблудишься в дремучем лесу человеческих пороков и грехов. Знай же, что лучшими твоими советчиками станут мудрость Соломона, верность Моисея, чистота Иосифа [2], самоотверженность Павла и само слово Христа. Библия научит тебя любить и страдать, бороться и побеждать - из этого состоит жизнь. Читай ее так, чтобы она стала для тебя не только умственной, но и душевной наградой. Читай ее для себя и для других.
Господи, кто же знал в те минуты, что отцовские наставления окажутся последними?
В ту ночь пришли за душою Петра Никитовича. Услышали шум подъехавшего автомобиля, Луша бросила тревожный взгляд на двери. Стукнула щеколда, и вошли трое.
- Вот я и пришел за тобою, - с порога объявил начальник, смачно похрустывая своим кожаным пальто. - Собирайся!
- Уж кого-кого - тебя я ждал с минуты на минуту, - криво улыбнувшись, стараясь не выдать охватившего его волнения, сказал Петр Никитович. Луша хотела было прикрыть входные двери, но конвойный ей преградил путь.
- Нельзя! А ты, - кивнул он Павлику, - живо на печь. Нечего тебе тут глазеть! Павлик встал за спиною отца.
- Я тут дома, нечего мне на печи делать, - ответил он.
- Ну-ну, - примирительно пробурчал начальник и вынул папиросу. Приступайте! - скомандовал он солдатам, а сам достал и положил на стол бумажку.
- Вот ордер на обыск. Ты собирайся, а я покурю.
- Наш дом христианский, тут не курят. И сына нечего заталкивать на печь - он взрослый, ему - 16. Пускай смотрит на все и запоминает.
Начальник повертел папиросу в руках, не решаясь чиркнуть спичкой.
- Да, да, - настойчиво повторил Петр Никитович. Пока в этом доме я хозяин. К тому же тут жена с детьми, - так что не курите!
Начальник зло смял папироску, просыпав табак на пол.
- Что стоите? - рявкнул он на подчиненных. - Ищите!
Неясно, что искали в доме баптистского проповедника, но искали со всем тщанием. Простучали потолки и стены - посыпалась труха с матрицы. Петр Никитович чуть заметно усмехнулся - знали бы гепеушники, какое гнилье приходилось ему латать с братьями. Перетрясли постели, заглянули во все углы. На стол складывали то, что подлежало конфискации: журналы "Баптист", сборники духовных песен, Евангелие. Особое место заняла внушительных размеров Библия, та самая, что недавно находилась в руках Павлика, - у него екнуло сердце. Он перевел на начальника взгляд, поражаясь тому, что лицо начальника и то угрюмое лицо стражницы, охранявшей паперть и заключенных в церкви, как две капли воды были похожи. "Зачем это? Ну, зачем?" - птицей билась в голове мысль о несправедливости, наглости власть имущих, их безнаказанности. "Откуда пришли эти люди? Да, люди ли они?"
Луша баюкала маленькую Веру. Девчушка ничего не понимала, а только улыбалась, глядя на отца с матерью.
- За что его? - шепотом спросил мальчик у матери. Луша всхлипнула:
- Потом поймешь!
Обыск шел всю ночь. Давно уже мирно посапывала Верочка на печи, за занавеской; клевал носом и Павлик; хмуро подпирал ладонью щеку Петр Никитович. Гепеушники казались неутомимыми. Наконец, начальник встал, сладостно потянулся, как после долгой, полезной работы, отодвинул занавеску; с улицы вползли предрассветные тени, шмякнул фуражкой об стол:
- Кончено. Одевайся, поедешь с нами!
Луша зашлась в крике. Начальник брезгливо отодвинул ее носком сапога, оттолкнул Павлика, грубо, резко развернул Петра Никитовича лицом к двери. Через плечо тот сказал:
- Не плачь, жена моя! Нам дано не только веровать во Христа, но и страдать за Него.
- Иди, иди, страдалец! - пнул его в спину молодой солдат.
Наступило время тьмы.
Павлик утешал, как мог:
- Мамань, не бейся так - что-нибудь придумаем. Вот я найду работу. Ты же не виновата, а Бог нас не оставит.
И точно: стали захаживать браться да сестры к ним - кто хлебушка принесет, кто молочка с картошкой, а кто и денежку пожертвует. Свыклись.
Надо было и о Петре Никитовиче подумать - каково ему там, в узах! Луша помыкалась по милициям, да по приемным, Павлик обошел церкви, превращенные после закрытия в следственные изоляторы. Ответ повсюду был один и тот же: "сведений не имеем". Как так? Человек - не иголка! Забрали, а куда повезли? Где поместили? В чем обвиняют? Ну, как же это так сведений не имеем. Явно, обман. Надо было искать и искать дальше.
Тут Бог послал встречу с лавочником. Его арестовывали однажды, но почему-то отпустили, и он, с большой опаской, подсказал:
- Дом без окон видишь? Иди туда - там комендатура ГПУ. Сбоку у них приемная, камеры на ту сторону выходят.
Чем делились верующие с семьей Владыкина, тем, в свою очередь, решили поделиться и с Петром Никитовичем. Состряпали передачу, пошли.
В коридорчике уже томились десятка два таких, как Луша. Павлик остался в дверях, Луша подошла к дежурному. Тот рявкнул, не поднимая головы, что ничего не знает, тут никого нет, передачи не принимают, Ну, чуть ли не "вон" сказал. Павлик слышал все. Молча отобрал узелок у матери, глазами - к выходу - подожди, мол, там. Луша в слезах вышла. Павлик смело шагнул к дежурному.
- Дяденька, тут у меня...
Только начал, видит, дежурный вскочил, вытянул шею, ест кого-то глазами. Обернулся - важный начальник входит. Павлик - сразу к нему.
- Вы забрали моего папку, он сидит без еды, я хочу его видеть - вот передача, - одним духом выпалил Павлик. Начальник нахмурился: такого настырного тут еще не видали. Дежурный выскочил из-за стола:
- Ах, ты - негодник, арестантское семя! Я тебя!
Павлик не дал ему исполнить свои угрозы: проворно шмыгнул в сторону, оттуда - за стол, а там укрытие нашлось. Дежурный остался с носом. Начальник только поморщился от такой кутерьмы - поднял вверх руку, запрещая дежурному гоняться за парнем, спросил:
- А ты чей такой будешь?
- Владыкин я. Тут папка мой сидит.
- Ах, вот оно что - баптистский сыночек. Попа этого я знаю.
- Он не поп! - горячо возразил Павлик, - а проповедник Евангелия. Он ничего для власти худого не делал. Зачем посадили?
Начальник впервые усмехнулся:
- А, хорош защитничек! Не боишься, что и тебя привлеку?!
- Не боюсь. Я тоже буду проповедником. Если бы вы знали, какое это счастье!..
Начальник не пожелал узнать, что это такое - служить Богу проповедником. Вполголоса распорядился, чтобы арестованному передали еду. И еще раз с кривой усмешкой оглядев Павлика, скрылся во внутренних переходах комендатуры. Время Павлик коротал под уничтожающими взглядами дежурного. Через пять минут высунул голову солдат:
- Который Владыкин? Ты, что ль? Вот тебе записка от отца. Больше сюда не приходи - его в тюрьму переводят.
Будто на крыльях вылетел Павлик из мрачной приемной. Прочитав мужнины каракули с благодарением Богу за весть о себе и передачу, Луша расплакалась: