Генералъ даже закрылъ глаза — до того показалось ему все это ужасно.
— Она сейчасъ упадетъ въ обморокъ, а потомъ… потомъ выцарапаетъ мнѣ глаза… — прибавилъ онъ мысленно и вслухъ воскликнулъ:
— За что такія испытанія! Не мздоимецъ я, не лихоимецъ я, не убійца, не воръ. А только увлекся въ пожиломъ возрастѣ дѣвушкой (генералъ никогда не называлъ себя старикомъ), и хотѣлъ эту дѣвушку и ребенка, прямо по добротѣ своей, поставить на легальную почву, сдѣлать и ребенка, и ее самое законными.
Онъ не замѣтилъ, какъ рысакъ остановился ужъ у подъѣзда церкви, какъ выскочилъ изъ подъѣзда ливрейный швейцаръ и сталъ высаживать его изъ саней.
— А жениха все еще нѣтъ, ваше превосходительство, — отрапортовалъ онъ генералу.
Генералъ вздрогнулъ, хотѣлъ его обругать, но опомнился и только стиснулъ зубы.
«Идти-ли ужъ? — мелькнуло у него въ головѣ, когда онъ снялъ съ себя шинель и остановился передъ лѣстницей. — Не лучше-ли вызвать внизъ своего секретаря Мечтаева, дать ему деньги, велѣть разсчитаться за пѣвчихъ, объявить, чтобъ Агничка ѣхала домой, и самому ѣхать къ ней»?
Онъ постоялъ съ минуту въ раздумьи и отправился наверхъ.
Каждая ступенька, на которую онъ ступалъ, какъ-бы колола его въ сердце. Ноги подкашивались.
На верхней площадкѣ лѣстницы встрѣтилъ его секретарь Мечтаевъ и, ни говоря ни слова, только бросилъ на него вопросительный взглядъ. Въ отвѣтъ генералъ махнулъ рукой.
— Не поѣхалъ? — спросилъ онъ.
— Надулъ, подлецъ! — отвѣчалъ генералъ. — Его ужъ нѣтъ въ Петербургѣ.
А съ Агніей Васильевной ужъ два раза было дурно.
— Голубчикъ, разсчитайтесь пожалуйста за все. Вотъ деньги. Заплатите вдвое, что-ли, но чтобы не роптали… А-я не могу… Я не въ состояніи…
Генералъ дрожащими руками вынулъ изъ кармана бумажникъ, сунулъ Мечтаеву безъ счета пачку денегъ и въ изнеможеніи опустился на стоявшую на площадкѣ скамейку.
Секретарь удалился и вскорѣ донеслись пронзительный крикъ и рыданія Агнички. Генералъ вздрогнулъ, но не пошевелился.
Подбѣжалъ дворникъ Кокоринъ и сказалъ ему:
— Пожалуйте, ваше превосходительство. Васъ невѣста просятъ.
Генералъ только махнулъ рукой и проговорилъ:
— Ступай. Уходи…
Онъ видѣлъ, какъ мимо него прошли, громыхая сапогами, пѣвчіе.
Наконецъ, показалась Агничка. Ее вели подъ руки сестра ея вдова и Дарья Максимовна. Агничка ужъ не плакала больше, а только бормотала:
— Ахъ, какой ужасный скандалъ! Ахъ, какой срамъ… Не знаю куда и глаза теперь дѣть. На всѣхъ смотрѣть совѣстно.
А Дарья Максимовна восклицала:
— Но за что онъ меня-то нагрѣлъ на сто рублей! Зачѣмъ онъ меня-то наказалъ за мою доброту? Вотъ такъ племянничекъ! Вотъ такъ Васенька! А вѣдь я его на рукахъ няньчила. Спасибо, спасибо! Отблагодарилъ тетку!
Онѣ не замѣтили генерала и стали спускаться внизъ. Генералъ поплелся за ними. Одѣвшись, Агничка стала садиться въ карету. Сѣла вмѣстѣ съ ней и сестра ея вдова. Полѣзла въ карету и Дарья Максимовна, говоря:
— Милушка, Агнія Васильевна, и я съ вами. И я къ вамъ… Можетъ, генералъ мнѣ за мою простоту хоть золотой кругляшокъ пожертвуетъ?
— Вонъ! Прочь, злоехидница! — проскрежеталъ зубами генералъ, оттолкнулъ ее, захлопнулъ двери кареты и крикнулъ извозчику:- Пошелъ!
Карета поѣхала.
Самъ генералъ сѣлъ въ свои сани и помчался сзади.
Онъ ѣхалъ къ Агничкѣ на танталовы муки.
И муки генералу отъ Агнички были въ этотъ вечеръ жестокія.
1902