Выбрать главу

Да - он очнулся - он понял, что всеми силами должен охранять свое счастье. Он понимал, что дверь ему никак не удержать, но он бросился к Вике, которая так и сидела на уголке дивана, вся сжалась, не двигалась; и только изредка ее, кажущееся теперь необычайно хрупким тело вздрагивало, словно бы от неких внутренних ударов - слезы медленно наполняли ее глаза, и во врывающемся в комнату бордовым свечении казалось, что это кровавые слезы. Она рыдала, сама не ведая от чего; сначала то, кажется от ужаса, но потом... потом она как и Виктор когда-то, сама не замечая того, погрузилась в Музыку. Музыка вымела из нее, как сильный ветер выметает сор, ее ужас, ее ненависть - она погрузилась в эту завораживающую, слезы выбивающую тоску, да так и сидела без всякого движенья, все слушала-слушала. И она даже не заметила, как этот Демон, муж ее, оказался рядом, как схватил ее за руку, как стал исступленно, обжигая горячими слезами эту руку целовать - удары в дверь еще усилились, теперь раздавался еще и некий скрежет, Виталий сделал музыку громче, затем склонился к ней к самому уху и зашептал

- Они скоро будут здесь. Они проникнуться этой музыкой...

- Нет, не проникнуться... - последовал едва слышный шепот. - Они все слишком встревожены, слишком суетны. Они даже не остановятся...

- Да, именно так и будет... - так же, шепотом, отвечал Виктор.

В молчании, в волнах музыки, минуло еще сколько-то, совсем, кажется, немного времени. После этого Виталий промолвил:

- Вика, ведь ты же убежишь потом...

- Что?..

- Ты не постоянна, вы все не постоянны. Так же, и Виктор, мой старый друг - он мог проникнуться музыкой на несколько минут, но что-то мешало ему остаться погруженным в нее навсегда - что-то гнало его вернуться туда, начать читать свои проповеди о пустоте... Когда они ворвутся, когда выключат музыку - ведь тогда ты оставишь меня..

- Нет, нет - не правда!

- Быть может, и ты станешь читать мне всякие проповеди о том, как надо жить. И я знаю... да - я знаю - ты выкинешь, сломаешь, сожжешь эту кассету, а потом, на все мольбы мои неизменно будешь отвечать, что не знаешь, куда она задевалась. Понимаешь, эти искренние, яркие чувства, которые сейчас в нас горят, они разобьются - в тебе точно разобьются, ты станешь прежней...

Уже тогда Вика сердцем почувствовала какую-то особую интонацию, и она вскрикнула, она отдернулась, хотела убежать, но он крепко держал ее за руку. И тогда она прильнула к его груди, взмолилась, хотя еще толком и не знала, о чем молит:

- Нет, пожалуйста... Я исправлюсь, я сделаю все как ты хочешь...

Он же неотрывно смотрел на нее, и по щекам его беспрерывно катились крупные, жаркие слезы. Пронзительный накал Музыки все нарастал - они стенала, она молила, она разрывала эту пустую, ненужную плоть в клочья.

Вот из коридора прорвался особо сильный удар - казалось, что в их бронированную дверь стрельнули из пушки - все содрогнулось, и удивительным было только то, что в комнату до сих пор еще никто не ворвался.

- Вика, понимаешь ли ты, что это последние мгновения нашего Счастья?!! он проревел эти слова жутким, нечеловеческим голосом.

- Нет! Нет!! Нет!!! - тоже рыдая, выкрикнула она.

- Сейчас чувства накалены, сейчас я рыдаю, сейчас душа в великом мраке, и я готов писать стихи - множество этих так нравящихся вам стихов... Эти стихи, эти жалкие стишки - ничтожные отражения того, что я на самом деле чувствую! Разрывает меня изнутри эта боль! Разрывает!.. - после некоторой паузы, когда еще один могучий удар сотряс комнату, продолжил. - Но даже и этих стишков они не дадут мне написать. Ворвутся, разлучат с Музыкой. Сейчас я тебе во всем признаюсь: я же ужасно, ужасно боялся, что не смогу найти кассету до рассвета, что придется просуществовать еще один бессмысленный день, я чувствовал, что не выдержу еще одного дня в этом мерзком Аду, с ума сойду... А кого же теперь! Теперь, когда уже Музыка играет, когда вновь живу - кого это - осознавать, что ты будешь оторван от этого, брошен в бездну, в болото...

- Милый, милый, пожалуйста...

- Зачем ты это говоришь?! Чего ты боишься?! Меня, музыки боишься?!

- Да! Да! Да! - в припадке откровения выкрикнула она.

- Так ты лучше назад бойся вернуться, в то существование гнилостное. Бойся вновь оказаться за столом с кусками плоти, которые лопочут ничего не значащую пустоту; бойся проводит дни, годы в суечении, в неосознанном приближении к окончательной жизни...

- Но это же жизнь!

- Вот видишь - ты уже возвращаешься туда! Затягивает тебя в эту круговерть безумную!..

- Нет! Ты должен выслушать меня! Там - жизнь; там много-много людей и плохих и хороших. Больше все-таки хороших людей. Жизнь бесконечно разнообразна, она питает воображение, она, именно она, жизнь, подарила этому скрипачу эту мелодию. Видел ли ты осенний лес? В нем такая же глубокая, пронзительная печаль... Хочешь, мы завтра уйдем в лес; будем там вместе...

- Я уже говорил - только эта Музыка дает мне настоящую жизнь... Я убью тебя.

Вика ожидала, что он это скажет - она приняла это даже с некоторым облегчением - ведь в сознании темнело и еще что-то несравненно более страшное чем убийство: всего лишь убьет.

Виталий склонился к ней, припал к ее губам в поцелуе - он действовал все в едином порыве, он плыл в волнах Музыки. Они шептали друг другу и их мучительный, страдающий шепот сливался с Музыкой, дополнял Е?:

- Ты убьешь меня, но зачем? Что это тебе даст? Ведь тогда то тебе точно не позволят с ней остаться...

- Если я совершу убийство, то моя душа навсегда останется во мраке, в страдании, ничто внешнее уже не сможет помешать этому Счастью. Может, меня будут бить, может посадят в тюрьму или в лечебницу - они уже не смогут вырвать из меня этого страдания - я совершу то, что нельзя исправить. Музыка всегда будем со мною...

- Послушай, послушай... быть может нам стоит договорится. Я скажу, что все в порядке, и вскоре нас оставят в покое. И я обещаю, что отныне наша жизнь изменится. Теперь я поняла, что это за музыка, я прониклась ею. И я не стану больше приглашать никаких гостей; куплю темные занавеси, и мы будем сидеть так часами, и слушать, и страдать. Наша жизнь изменится, да она уже изменилась! Быть может, во мне тоже проснется поэтический талант. Мы будем писать вместе...