Перечитай-ка еще раз самого себя, Зуттер, со строгостью, которой у тебя не находится для твоих друзей и подруг, неудачников. Рядом нет больше Руфи, чтобы поддержать твое бережное отношение к людям. Не прячься за спину покойной жены, ради нее тебе уже ничего не надо делать. Перечитай себя так, Зуттер, словно речь идет о твоей собственной жизни, ибо так оно и есть, речь — со стрельбой или без нее — именно о ней.
Апрель 1992 года.
Перед судом стоит молодая женщина, которая отказывается отвечать на вопросы. Она топором убила своего мужа, сильным ударом обуха по затылку. Смерть, по заключению судебных медиков, наступила мгновенно.
После этого она перетащила тело, на котором почти не было крови, к супружеской кровати, уложила мужа на постель, закрыла ему глаза и сложила на груди руки, положив под них огненно-красную лилию, которую он принес ей утром, в день своей смерти, после проведенной частью под открытым небом, частью в своем джипе ночи. Она сняла с покойника ботинки и аккуратно поставила их рядом с кроватью. Потом прикрыла его до пояса одеялом, зажгла свечу на ночном столике, туда же положила топор и позвонила в полицию, которую дождалась, сидя на стуле возле своей жертвы; рядом стоял чемоданчик, в который она уложила самое необходимое на время тюремного заключения.
Их восьмилетняя дочь была на своей первой школьной экскурсии, длившейся целый день. Ялука X. попросила арестовавших ее полицейских передать своей знакомой Л. Б., чтобы та встретила на вокзале возвращающуюся с экскурсии девочку и на время приютила ее у себя. Соответствующее письмо было уже заготовлено. Поэтому прокурор сделал вывод, что убийство было преднамеренным. Письмо было адресовано жене человека, с которым Ялука X. состояла в любовной связи. С момента ареста она, словно военнопленный на допросе, произнесла лишь несколько неизбежных в таких случаях слов. А по поводу убийства сказала всего одну фразу: «Я должна была это сделать».
Вот уже два года эта супружеская пара жила под Цюрихом, где муж работал компьютерным программистом. Швейцария была уже третьей страной, куда перебралась пара. Ялука X. — калмычка, она родилась в 1959 году в «автономной» тогда советской республике. В 1958 году большая часть некогда кочующего народа вернулась в свои родные места южнее устья Волги из-за Урала, куда Сталин насильно депортировал калмыков во время Второй мировой войны. Род Ялуки издавна принадлежал к верхним слоям нецивилизованного, с западной точки зрения, народа, исповедующего ламаистский вариант буддизма. Отец Ялуки погиб в застенках ГПУ.
Хельмут X., родившийся в 1950 году во Франкфурте-на-Одере, был из числа тех молодых инженеров, которых ГДР готовила для работы в области новой тогда компьютерной техники. Высокий рост позволил ему добиться многообещающих успехов и в гандболе. В 1975 году, как игрок национальной сборной, он принял участие в турнире, состоявшемся в столице Калмыкии Элисте, и на одном культурном мероприятии встретился с тогда шестнадцатилетней Ялукой, которая была исключительно одаренной скрипачкой и говорила по-немецки. Так началась их длившаяся многие годы переписка, переросшая в дружбу. Хельмут X. сообщал молодой девушке о новостях культуры и снабжал ее музыкальными партитурами, к которым он благодаря своему привилегированному положению имел доступ, хотя интересовавшие Ялуку композиторы и слыли «декадентами». Главной темой переписки была музыка. Она аккуратным почерком писала ему короткие письма, в которых со сдержанным восторгом рассказывала о сыгранных ею и растрогавших ее пьесах. Она просила его исправлять ошибки в ее немецком языке. Он без каких-либо изменений набирал ее письма на компьютере и комментировал их орфографию замечаниями на полях. Оригиналы он хранил, не прикасаясь к ним красным карандашом.
Письма, имеющиеся в распоряжении суда, свидетельствуют о деликатной заинтересованности Хельмута X. личностью своей партнерши по переписке, но в первую очередь о деловом интересе к культуре ее народа. Ялука никак не комментировала его попытки писать на ее родном языке. Ее самым сокровенным языком была музыка, а сама она по-девичьи тосковала по культуре, которую называла «европейской».
Еще была в разгаре холодная война, и молодые люди не могли не знать, что их письма внимательно читают и другие глаза. Необходимая осторожность больше чувствуется в письмах Хельмута X., чем в письмах его партнерши. О политике оба даже не упоминают. В 1978 году они встретились в Лейпциге: поводом послужил праздник братских социалистических народов, в котором они приняли участие: она как скрипачка, он — как один из лучших спортсменов.