Ох! Как стыдно-то... Я виновата. Опять не оправдала ожиданий папы и мамы. Теперь они будут меня меньше любить и накажут. Тем более у них теперь появился Димка. Мама все время с ним, носит его на руках и качает.
— Вставай-ка в угол. И... — несколько мгновений молчания. — Не будет тебе школьной елки.
А как же костюм «Красной Шапочки», сшитый мамочкой под Новый год? Первый настоящий праздник в школе и без меня? А Дед Мороз? А подарки? Всем дадут конфеты и мандарины. А я? Родители... Вы серьезно? Не шутите?
Они не шутили.
Не знаю, что было обиднее. Стоять в углу, размазывая горячие слезы после ремня, или сознавать, что наказание усилено запретом на праздник. Не будет подарка на Новый год, не будет зимнего чуда...
— Хорошие девочки так себя не ведут. Вот постой и подумай.
О чем подумать, родители? О дневнике и спрятанной от вас оценке? Так этого я и боялась!Боялась ругательств, а еще наказания, что вы ничего не поймете. Вы и не поняли. Не смогли. Вы четко знали, что ваша девочка должна быть лучшей и правильной, и как умели — учили.
Лучшая я превратилась в позор и разочарование родителей. А что теперь мне делать с этим?
Не знаю. Может быть, усердней учиться? Так я могу, я буду! Я докажу, что я — лучшая. Вы будете мной гордиться, я сделаю все для вас и для того, чтобы в моей жизни как можно реже появлялся ремень.
Похвальные грамоты, прилежное поведение, но у меня стало портиться зрение. Я надела очки.
Говорят, что зрение портится у людей тогда, когда они что-то не хотят в жизни видеть. Что не хотела видеть я? Заботу мамочки о братишке? У него постоянно болели ушки и голова. Она жаловалась, что у него внутричерепное давление, но после одного события я изнывала от чувства вины. Страх! Чертов страх снова вмешался и не позволил обо всем рассказать.
— Елия, посиди с братиком, — приказала мама и оставила меня с ним на лоджии.
Кровать с панцирной сеткой отлично подходила для укачиваний вечно капризной ляльки. Завернутый в пеленки, малыш лучше всего успокаивался на свежем воздухе. Мама ушла, Димка все хныкал и хныкал. Ну почему я должна его качать? Почему должна дарить ему любовь и ухаживать? Что ему родителей мало? Он и так все забрал и меня раздражает.
С силой толкаю руками в сетку, чтобы усилить качание. Раз-два-три. Раз-два-три. Ну замолчи! Слышишь? Замолчи! Слышишь?
В какой момент он вылетел с кровати? Не знаю... Братик оказался на бетонном полу и еще сильнее расплакался. Закатился так, что внутри меня что-то оборвалось и сломалось.
Бросаюсь к нему, хватаю на руки, прижимаю к себе.
— Дима, Димочка, миленький. Маленький, ну, прости! Ну, пожалуйста, не плачь так.
Качаю его на руках, пока сердце разрывается на мелкие части. На балкон вбегает встревоженная мама и подхватывает братишку.
— Что случилось?
— Он... Он, наверное, проголодался.
Это было все, что я сумела ответить, на долгие годы похоронив себя под чувством вины. Страх наказания оказался сильнее возможных проблем. Я неправильно поступила, но ничего поделать с собой не могла. Трусиха... Трусиха... Вот и все, о чем думала.
А еще я успокаивала себя. Живой же? Сам успокоился, когда мама сунула ему грудь. Значит, и так все пройдет, образуется.
С каждым годом, пока он потихоньку взрослел, мне становилось все легче, но «камень» лжи оставался, зарастая сначала ревнивым, а позже и злым, раздражающим «мхом».
Я продолжала учиться. Маму сократили с должности, поэтому она сидела дома, вела хозяйство, занималась Димкой и мной. Папа был постоянно занят, пытаясь наладить оборудование на заводе детских игрушек, на котором получил повышение. Родители часто ругались. Очень ругались, скандалили. Но папочка очень отходчивый и всегда первый старался мириться.
В просветах семейной идиллии я чувствовала себя самой счастливой на свете. Любили меня, родители любили друг друга. Весь мир расцветал, пока в какой-то момент вновь не превращался в кошмар.
Я знаю множество бранных слов, но произносить их нельзя. Хорошие девочки не ругаются. Еще я любила прятаться, когда слышалась нецензурная брань. Закрывала уши, но все же подслушивала:
— Да надо было уйти!
— Ну и шла бы!
— Да, дура! Дура я. Нарожала тут. Куда я уйду?
Правильно, мамочка. Не уходи. Я так хочу, чтобы ты меня обняла, прижала к груди, целовала и гладила по волосам. Как и тогда, когда не было братика, пока я была еще маленькой. Помню, болела ангиной, а ты меня любила, лелеяла. Учила читать, подкидывала высоко к потолку. Я любила те фотографии, где я хохочу и взлетаю, а выше меня — только кудри.