— Ещё один психопат, — подытожил Фритьоф по уходе Пера и осушил свой бокал.
Собутыльники машинально схватились за бокалы и одобрительно замычали.
Терпения у Пера хватило ровно на восемь дней, испрошенных полковником для обдумывания, и ни на секунду больше. Но когда утром девятого дня он очутился в знакомом кабинете, его встретил, казалось, не тот заинтересованный коллега, который так тепло распростился с ним неделю назад, а совсем другой человек. На сей раз полковник не подал ему руки, не пригласил сесть. Нарочито грубо, — впрочем, под этой грубостью полковник явно хотел скрыть своё смущение, — он вернул Перу все чертежи, сказав при этом, что по ближайшем рассмотрении счёл проект неподходящим для публикации.
— Очень, очень незрело. Разумеется, вы слишком молоды, чтобы без посторонней помощи… И потом, вы не потрудились сдать экзамены, вы ведь даже не кандидат, как я слышал.
«Ах, вот откуда ветер дует, — подумал Пер. — Старик проявил бездну осторожности. Он навёл справки… возможно, даже у самого профессора Сандрупа. Ну погоди же!»
Полковник тем временем отошел в другой конец кабинета, стал спиной к изразцовой печке и с нескрываемым недоверием осмотрел Пера — его лицо, его одежду вплоть до башмаков, даже шляпу, которую Пер при входе положил на стул у дверей.
— Ваше имя Сидениус, — так начал полковник после паузы. — Уж не из знаменитого ли вы пасторского рода?
Как и всякий раз, когда ему задавали этот вопрос, Пер притворился, будто не расслышал, и в свою очередь начал весьма едко иронизировать над столь неожиданной переменой во взглядах полковника. Но полковник резко и нервически перебил его, заявив, что не видит ни необходимости, ни смысла продолжать разговор, ибо его решение твёрдо.
Ясно было, что он стремится как можно скорей выпроводить Пера. Он, словно нарочно, не давал ему раскрыть рта, чтобы как-нибудь случайно не сменить гнев на милость.
— Я очень сожалею, — сказал он наконец, уже более дружелюбным тоном, и сделал несколько шагов в сторону Пера, — я очень сожалею, если мои слова пробудили у вас прошлый раз несбыточные надежды, но я ни секунды не сомневаюсь, что своим решением служу вашим истинным интересам. Вам нельзя отказать в способностях, но прежде всего вам необходимо отчётливо осознать, чего вам недостаёт. И вообще в двадцать два года честолюбие человека должно быть направлено исключительно на ученье. Так или иначе, в задачи нашего журнала отнюдь не входит опека молодых людей с их незрелыми опытами.
После этих слов он отвернулся и движением руки дал понять, что аудиенция окончена.
Но Пер не тронулся с места.
— А какой степени дряхлости я должен достигнуть, по мнению господина полковника, чтобы моя работа наконец получила признание?
Старый вояка побагровел и обернулся так поспешно, что ковёр взвихрился вокруг его ног.
— Вы что, с ума сошли? — заревел было он, но, увидев дрожащие, бледные губы Пера, сдержался. Он понял, что дело может плохо кончиться, и, опасаясь скандала, ещё раз повторил, что не видит смысла продолжать разговор.
— Я должен сказать вам только одно, господин полковник, — продолжал Пер. — Придёт время, когда вы ещё пожалеете, что выгнали меня.
— Вы смеете мне угрожать?
— Называйте это, как хотите. Но когда мы встретимся в следующий раз, вы придёте ко мне, а не я к вам… Вы обманулись во мне господин полковник… а я в вас. Знай я вас лучше, я бы ни за что не стал вас беспокоить. До свидания!
Старый солдат весь кипел от бешенства, но не ответил. В душе у него шла ожесточённая борьба. Когда дверь за Пером закрылась, полковника словно что-то толкнуло, он хотел догнать его, вернуть. Но с коротким «вот мальчишка!» повернулся, сел за письменный стол и со злости переворошил все бумаги.
Потом из гостиной прибежала насмерть перепуганная жена и спросила:
— Кто это был у тебя? Боже милостивый!
Он так хлопнул дверью, что с потолка упал большой кусок штукатурки.
— Да так, один… Я думаю, этот малый натворит бед не с одной штукатуркой.
— Да кто же он, наконец?
— Скажи мне это лучше сама! Скорей всего сумасшедший. Или шарлатан… А может, и гений… Поживём — увидим.
Глава VI
Ясным, погожим утром, в самом начале апреля, Пер сидел на открытой веранде ресторана на Лангенлиние и глядел, как льётся мимо него нескончаемый людской поток; весь город явился сюда после воскресной службы и сытного завтрака, чтобы погреться на солнышке и прочистить лёгкие солёным морским воздухом.