Я почти уверена, что в ту ночь кто-то из нас впервые зашел в его комнату с тех пор, как все произошло. Даже сейчас, одиннадцать месяцев спустя, мама все еще отказывается идти туда, отказывается разбирать его вещи, и иногда – в тех редких случаях, когда родители оба дома, – я слышу, как они с папой спорят об этом глубокой ночью, пока я ворочаюсь без сна.
Темнота снова воцаряется над проезжей частью, и я решаю, что безопасно потрясти баллончик, даже если каждый раз, когда твердый шарик ударяется о дно, это похоже на пушечный выстрел. Ребята, сейчас двадцать первый век и все такое, неужели нельзя изобрести более тихий способ взболтать краску, тем более что, по моему опыту, никто и никогда не использовал ее… скажем так, в абсолютно законных целях.
Хотя я бы сказала, что цели, для которых я ее использую, соответствуют моему моральному кодексу и что каждый получает то, чего заслуживает.
Стою перед гаражом и уже дописываю последнюю букву (краска еще стекает по двери), когда вдруг сзади раздается шелест. На секунду перед глазами всплывает лицо Дэвида, и хотя я знаю – знаю, – что он сидит за решеткой в исправительном учреждении «Башни-близнецы» в центре Лос-Анджелеса, все равно подпрыгиваю примерно на двадцать футов в воздух и так быстро разворачиваюсь, что путаюсь в собственных ногах. Тяжело плюхаюсь на дорогу, обдирая ладони, и снова загорается проклятый прожектор, ослепляя меня сверху. Сердце выдает миллион ударов в минуту, слезы скапливаются в уголках глаз. Я щурюсь от внезапного света, пытаюсь встать, практически получаю сердечный приступ, но тут слышу тихое «мяу», и что-то трется о мою ногу.
Зараза. Да это просто чертова кошка.
Падаю обратно на дорогу в луче прожектора, чтобы отдышаться и не дать внутренностям убежать прочь по улице. Мне даже все равно, увидит ли меня кто-нибудь. Конечности будто налились свинцом. Кошка, не подозревая, что едва не убила меня менее десяти секунд назад, по-хозяйски забирается мне на грудь и начинает месить лапами толстовку.
– Боже. – Ничего не могу с собой поделать: меня душит смех, и приходится сжать губы, чтобы звук не вырвался изо рта. – Киса, ты меня до полусмерти напугала, без шуток. – Провожу ладонью по ее шкуре и понимаю, что на спине кошки осталась слабая красная полоса. Смотрю на свою руку и вижу, что та измазана краской от пальцев до локтя. Должно быть, я с испугу брызнула на себя.
Эта последняя часть ночи вообще идет не по плану. Устрою Люси выволочку, как можно было меня бросить? Устала она, домой захотела, ага.
Ну а кошке придется смириться с новой мастью.
От капли красной краски еще ни разу никто не умер, верно? (На самом деле я понятия не имею, но придется пока в это поверить, иначе мне светит перспектива отмывать кошку в темноте.)
Я все еще лежу здесь, на дороге, и кошка тычется носом мне в лицо, когда прожектор затухает, оставляя меня в темноте.
Глава 2
Зак
СУКА
Первое, что я вижу, выйдя из дома, – красные буквы. Еще не до конца высохшая краска стекает на асфальт подъездной дорожки. Первый день после зимних каникул – что за отличное начало семестра!
Буквы большие – на самом деле, огромные – и тянутся через всю дверь гаража.
Вижу их и замираю как вкопанный. Гвенни с писком впечатывается в мою спину.
– Зак, какого хрена?
Ее светлые кудри в полном беспорядке, сплошные колтуны. Делаю мысленную пометку добыть ей расческу получше. Еще один пункт в списке «что должен делать родитель, а придется мне».
Сестренка думает, что уже взрослая и имеет право ругаться, раз перешла в старшие классы и проколола пупок в каком-то непонятном салоне возле Венис Бордуолк.
А вот чего Гвенни не понимает, так это того, насколько она еще юна. Как сильно ей хочется оставаться маленькой. Качаться на качелях на заднем дворе и не видеть надписи, подобные той, что в который раз возникла на стене нашего дома.
Она стоит позади меня и сверлит взглядом мой затылок.
– Гвенни, вернись в дом. – Я разворачиваюсь и пытаюсь затолкать ее обратно, но сестра слишком шустрая.
Она ныряет у меня под рукой и застывает на крыльце.
– Что это? – Щурится; не надела очки, а линзы я ей пока запретил, пусть сперва научится снимать их на ночь. – Они снова здесь были? На нашей дорожке? – Ее голос становится тоньше, дыхание короткими толчками вырывается из груди.
– Вернись в дом. – Я стараюсь сохранять спокойствие, но почти рычу, и Гвенни напрягается.
– Там написано «сука»! – пищит она, сама на себя не похожая. Такой голосок преследовал меня в детстве, когда сестренка хотела со мной поиграть.