Пока он лежал в укрытии, то раз за разом прокручивал в голове детали странной встречи, случившейся утром на сельском кладбище. Там, стоило гробу с Евьей опуститься в неглубокую могилу, а многочисленным посетителям (пришедшим скорее от безделья, чем от желания проститься с усопшей) разойтись, к одиноко стоящему под начавшейся моросью Власову подошла старуха в рваных одеждах, держа в руках, на которых было по шесть пальцев, ладно сделанный топор.
«Я Хранительница мудрости из деревни, где родилась твоя мать» - прошамкала она. «Знаю, что погибли твои родители из-за злобных менквов, что к людям огромную ненависть испытывают. Я тебе помогу отомстить: этот топор позволяет рассеивать морок, отличать обычные деревья от созданных злобным богом монстров. Затаись в Мертвой роще, а как заметишь их, то руби не думая!»
Семен недоуменно смотрел на старуху, подернутые мутной пеленой глаза которой пронизывали его насквозь.
«Там Ерофеевы хозяйничают давно, и никто не тронул их…» - неуверенно начал он.
«Тронут скоро, коли не разобраться с чудищами! Мало тебе отца с матерью, хочешь и других погубить своей нерешительностью?» - начала яриться шестипалая. «Ну так и продолжай каждого дерева бояться, позволяя страху сжимать тебе глотку; этот товарищ хапуга известный – скоро до того тебя дожмет, что от стен шарахаться начнешь!»
Последнее оказалось весомым аргументом. Прежде любивший всем нутром жизнь даже в таком несчастливом месте, как Счастливое, Семен и сам уже не раз ловил себя на мысли о петле: постоянный страх медленно, но верно сводил его с ума.
«Давай!» - он чуть не вырвал топор из рук представившейся Хранительницей мудрости старухи и быстро пошел домой готовиться к мести, на ходу бросив слова благодарности.
Ерофеевых, на их счастье, не было на делянке – то ли продавали свои чудные дрова, то ли просто решили отдохнуть денек-другой. Видимо, потому и не таились древолюди, думая, что находятся одни. Семен дождался, пока менквы присядут отдохнуть на корягу, переговариваясь-шелестя ветвями, и медленно начал подползать к ним, стараясь как можно меньше шуметь. Как будто что-то предчувствуя, откуда-то налетело воронье, усеяв пеньки и окрестные деревья; некоторые начали грай, ругаясь с сородичами в попытке выгадать себе место с обзором получше. Их карканье скрыло шелест лесной подстилки, когда Власов встал и, с топором в руке, подошел сзади к удивленным поведением птицами монстрам.
Прицелившись получше, он нанес мощный удар в голову-верхушку сидящего по правую сторону существа – оно было повыше и потоньше своего сородича. Раздался чавкающий звук, совсем не похожий на те, что обычно издает древесная плоть, стоит в нее вогнать топор; затем верхушка раскололась на две части словно арбуз, обнажив при этом окруженную разрубленной заболонью склизкую сердцевину. Покрытый с ног до головы древесным соком, отчего-то сильно пахнущим железом, Семен молниеносно повернулся к второму монстру, резная личина которого искривилась в крайнем изумлении. Тот попытался было отскочить в сторону – из-за маневра жертвы, удар Семена пошел по нисходящей траектории и с тем же влажным звуком вонзился в середину тулова, заставив менква согнуться пополам, а затем рухнуть вперед, сотрясаясь в судорогах.
-Жив, еще? – тяжело дыша, спросил Власов сложившего руки-ветви в некоем подобии умоляющего жеста монстра, попытавшегося что-то сказать на своем шелестящем языке. –Ну, тебе же хуже!
Следующими ударами Власов обрубил корни трепыхавшемуся в агонии менкву, под которым образовалась лужа зеленоватого древесного сока. Войдя в какой-то чуждый прежнему Семену раж, он от всей души понадеялся, что монстр как можно дольше не будет умирать от нанесенных ран, что даст ему возможность причинить врагу еще больше страданий. Он уже собрался было начать стесывать кору с человека из лиственницы, когда понял, что его резная личина безжизненна – рот раскрыт в захлебнувшемся крике, а глаза смотрят в бесконечность.