-Ну-с, все косточки нам перемыли? – осклабившись, спросит Фима.
-О чем это вы? - смутится бедолага, а сам думает, что, возможно, мельком пьяный разговор и коснулся проклятых братьев.
-Не отпирайся, все знаем, - загудит луженой глоткой Матвей. –Соскучился, наверное? Так запускай в дом, стол накрывай и семью буди – пусть гостей встречают!
Мужик стоит, топчется на месте, не знает, что сказать: и отказать боится, и в дом заводить не хочет.
-Ну, коль в гости не пускаешь, так мы пойдем, - с притворным сожалением протянет Фима.
–Но знай – в следующий раз разрешения спрашивать не будем, - хлопнет по плечу Матвей.
Скроются во тьме, а мужик, даром что неверующий, истово перекрестится и даст зарок не пить никогда, чтобы не дай бог о Ерофеевых разговор не завести случайно.
Как бы то ни было, никто не хотел с ними дольше вынужденного поблизости оставаться, поэтому ребята, будто сговорившись, начали быстро расходиться, что-то бормоча про «поздний час». Пошел было домой и Семен, но тут Фима перегородил ему дорогу, расставив длинные ноги и сложив жилистые руки на груди.
-Погоди. У Матюхи историйка есть для тебя интересная, - развязно произнес он. –Не пожалеешь, обещаю!
-Да я, пожалуй, пойду… - неуверенно начал было Власов.
-А вдруг попадешься бирюку, у которого вместо лапы – толстая ветвь? Это волк, твоим отцом недавно подстреленный, только не животное это вовсе, а самый настоящий человек! Он, пока серой шкурой не обзавелся, старовером был, в скиту жил. Как-то раз скит этот настигли царские солдаты, да тут же почти всех убили; один только Прокопий бежал. Оказался он в тайге глухой, да встретил там духов лесных, которые ему зверем и предложили стать и жить столько, сколько ни один человек не живет. Прокопий недолго думая, согласился - как убили всех его близких, так он разочаровался в роде людском, желая подальше от жилищ человеческих новую жизнь начать.
Охотился он себе на зайцев да хомяков, да раз наткнулся на отца твоего, который в угодья Прокопия забрел: тот ему лапу отстрелил напрочь, однако Прокопий сумел убежать, укрыться. С тремя лапами сложно жизнь волчью вести, а потому, пока рана не затянулась, он нашел ветку потолще, да зубами ее прямо в обрубок приспособил. Теперь, может быть, он и не столь ловок, как прежде, однако жажда отомстить твоему отцу столько сил придает, сколько ни у одного медведя нет.
-Откуда вы об этом знаете? – изумленно прошептал Семен, перед глазами которого пронеслась целая череда картин.
-Ну, в общем-то, сам Прокопий-бирюк и рассказал, - натурально изображая смущение, сказал Матвей. –На днях я ему попался – думал кончилась жизнь моя, - но волчара согласился отпустить в обмен на то, что я ему на ваш дом указал…
-Да что же это! – задохнулся Семен. –Надо бежать, быстрее предупредить отца!
-Погодь, - остановил его Фима, схватив за плечи. –Есть еще кое-что…
-Прокопий сказал, что откажется от мести, если твой отец больше никогда не возьмет в руки оружие, - продолжил Матвей. –Так и сказал: «Пусть живет, но животных более не трогает!».
-Ох, не поверит отец мне, - потер лоб Семен. –Он живет охотой…
-Придется чем-нибудь другим жить начать, - крякнул Фима. –А способ твоего отца от охоты отворотить имеется: вот эту штучку ему в кружку насыпь, - он протянул стеклянный пузырек размером с мизинец, в котором находился сероватого цвета порошок, - у него от того зрение попортится – не ослепнет, но ружье больше верным другом не будет. Да, способ грубый, однако другого столь быстро и не сыскать – Прокопий уже, наверное, за вашими окнами следит, подходящего момента выжидая.
Семен колебался недолго. Для начала он решил попробовать убедить отца в опасности, грозящей их дому – падкий на «историйки» разум уже заставил его увидеть вместо бредущей по околице заблудившейся коровы, встреченной им на обратном пути, огромного волка, старающегося вызнать как можно больше про человеческое жилище. Однако Егор, ожидаемо, лишь отмахнулся от сына, разбудившего его среди ночи.
«Эх, бесполезно!» - в отчаянии думал Семен, нащупывая в кармане пузырек. «Видимо, придется советом Ерофеевых воспользоваться».
-А раз уж разбудил, то воды принеси – в горле пересохло! – скомандовал охрипшим со сна голосом отец.
Восприняв эту просьбу как знак свыше, Семен сходил за водой, насыпав в кружку сероватый порошок, который тут же и растворился без остатка. Отец, ничего не подозревая, выпил воду, лишь в конце проворчав что-то насчет «странного привкуса».