Удрученные мысли младшего Власова прервал какой-то шум с того места, где остался отец.
«Началось!» - мелькнуло в его воспаленном от тяжелых дум мозгу.
Выскочив из-за лиственницы, он увидел, как менкв – а разве могло быть кем-то иным человекоподобное существо, из тела которого тут и там торчали ветки с мягкой, слегка подернутой желтизной хвоей? – стоит над рухнувшим бесформенной кучей отцом, в голове которого зияет нанесенная чем-то тяжелым рана. Не догадывался Семен, чье воображение услужливо скрыло перед его взглядом недостатки, явно сквозившие в костюмах «монстров» - «кора» на их телах на поверку была обычной сермягой, а торчащие из карманов и рукавов ветви с мягкой хвоей, чуть подернутой налетом желтизны, совсем недавно обломили, - что перед ним один из тех, на чью помощь он так сильно надеялся. Ну и, конечно же, не подозревал он, что огретого булыжником отца через каких-то полчаса утопят в трясине, самого Семена при этом оставив в живых – чтобы было над кем похохотать лишний раз.
Семен хотел было броситься к отцу на помощь, невзирая на охвативший ужас, однако тут его голову пронзила сильная, резкая боль, мир вдруг задрожал, а спустя несколько мгновений выключился.
-Вырубил? – хрипло спросил стоявший над Егором Матвей Ерофеев. –Этого-то, - он указал на лежащего возле его ног человека, - я знатно приложил; кажись, кончился он уже.
-Ну, я хоть и не столь силен, но уж с таким хлюпиком справиться способен, - визгливо ответил Фима, пнув Семена. –Давай уже, хватит языками попусту молоть, нам до трясины еще тащиться!
***
Когда сознание Семена соизволило вернуться из только одному ему известных укромных мест на свое исконное место, тайгу окутала ночь. Откуда-то опять ползли туманы, стараясь сделать путь для припозднившегося путника еще более запутанным, морочным. На болотине, под тухлыми водами которого ныне покоится тело Егора Власова, стонет потревоженная выпь, к которой не идет сон после увиденного: ее маленькая головка не может понять, как можно поступать так гнусно, так противоестественно, как поступили с бедолагой двое сверкающих рыжиной незнакомцев.
Голову Семена прорезает вспышка боли, стоит только ему пошевелиться. Ему хотелось бы бесконечно лежать без движения в молочной пелене, но тут вдруг доходит: он в гиблой роще, а вокруг насупленные менквы, с каждым мгновением протягивающие свои лапы все ближе. А тут еще верховик кроны грузных старых деревьев заставил закачаться, заскрипеть затекшими ветвями, словно специально разжигая пожарище ужаса в голове Семена.
«Где же отец?!»
Не обращая внимания на боль, Семен вскочил на ноги и подбежал к тому месту, где в последний раз видел отца. Егора нигде не было видно; лишь валочный топор, беспризорно валявшийся рядом с намеченным к рубке деревом говорил о том, что с его хозяином случилась беда: старший Власов никогда не бросал инструмент где попало, с уважением относясь в вещам, без которых немыслима таежная жизнь.
«Менквы утащили! Надо за помощью бежать в село, пока и до меня не добрались!».
Тут верховик, злящийся на то, что нет у него возможности как следует пошалить, людей и животных с ног посбивать, крыши с человеческих жилищ посносить, вместо того вынужденный довольствоваться лишь зазевавшимися птицами в небе, да крепко стоящими на своих местах горами и сопками, что было сил ухватился невидимыми, но сильными пальцами за кроны деревьев, на свою беду вымахавших в вышину. Заскрипели, заурчали стволы древние, издавая похожие на злобный рев звуки. Тут бы и менее впечатлительному человеку не по себе стало, а Семену и подавно: толком не соображая, куда бежит, он рванул в лесной частокол, ветви которого крепко хлестали его по лицу, будто норовя выколоть глаза.
Когда вырвался, наконец, из рощи Власов, и думал было дух слегка перевести после лесного плена, опутывавшего со всех сторон беглеца, словно паутина букашку, в ближайшем кустарнике кто-то захлопал огромными крыльями и на чуждого обитателя ночной тайги уставился желтыми глазами. Вновь побежал Семен, силы которому придал новый виток ужаса: всюду мерещилась злобная нечисть, фигурировавшая в россказнях мальчишечьих у костра в Счастливом. Там Лешего громада в бледном свете небесного бродяги мелькнула, здесь полуразложившиеся навьи шатаются, превратившимися в лохмотья одеждами по лесному ковру шурша, а тут, вон, прямо под ногами, рогатые анчутки озорничают, пытаются за сапоги ухватить.
«Заплутал…» - обреченно осознал он. «Силы на исходе; еще чуть - и поймают, загубят».