Элизабет назвала это наблюдаемой остановкой сердца. Она также объяснила Ингеборге: то, что произошло в следующие минуты, развивалось как по учебнику. Предупредили реанимацию, вызвали вертолет, и Элизабет вместе с бывшим мужем, который только недавно окончил двухдневные курсы по оказанию первой помощи, организованные на работе, перевернули отца на спину, расстегнули рубашку и начали делать искусственное дыхание — тридцать нажатий на грудную клетку, два выдоха рот в рот; они вместе считали вслух, давили что есть силы, и когда через несколько минут подъехала карета скорой помощи, задействовали еще и дефибриллятор. Казалось бы, несчастье с ее отцом произошло в правильное время и в правильном месте, и все говорило в пользу того, что все закончится благополучно. Но случилось иначе. Элизабет объясняла это Ингеборге много раз и в деталях — что у отца не прощупывался пульс, но и шокового ритма тоже не было. Если нет шокового ритма сердца, объясняла она, дефибриллятор не помогает. Поэтому они настойчиво продолжали реанимацию, проводили вентиляцию легких, считали и вдували воздух, делали непрямой массаж сердца, и когда прилетел вертолет — даже быстрее, чем ожидалось, благодаря хорошей погоде, — он смог без проблем приземлиться недалеко от них, и это тоже было удачным обстоятельством — то, что отцу стало плохо именно в таком месте, куда смог приземлиться вертолет. Они забрали его с собой и продолжили реанимацию в вертолете, и все же, когда прилетели в больницу, улучшения не наступало, сердце не заводилось. И в какой-то момент, когда Ингеборга с подружками на той самой роскошной вилле брызгали на камни в сауне водкой, чтобы проверить, правда ли, что человек может опьянеть больше, если будет вдыхать пары алкоголя, там, на другом конце города, ее отец умер.
Мимо винно-водочного магазина проносится на самокате какой-то мальчишка, следом за ним бежит его отец. Это Даниэль Брекке. Однажды, еще в младшей школе, он бросил в их почтовый ящик письмо для Ингеборги, в котором написал, что любит ее — конверт был сплошь обклеен красными сердечками. Ингеборга смутилась, и во многом из-за того, что письмо в ящике обнаружила мать и раздула из этого целую историю. Когда Ингеборга пришла в школу на следующий день, Даниэль Брекке сидел на самом верху приставной лестницы и смотрел на нее. Она притворилась, будто ничего не произошло, и Даниэль Брекке не обмолвился о письме ни словом, ни тогда, ни позже.
Она решает взять каву, две бутылки, насыщенного соломенно-желтого цвета и с воздушными пузырьками внутри, словно у нее есть какой-то повод для праздника, потому что такое впечатление она и производит: беспечная и веселая девушка, которая обожает пить каву. Она прихватывает еще и коробку красного вина, и когда расплачивается, продавец замечает:
— Хороший выбор.
Он укладывает бутылки в пакет и улыбается Ингеборге, та кивает, но не собирается поддерживать разговор, она, для которой завести беседу ни о чем со случайным человеком никогда не составляло труда, ее друзья не раз шутили об этом — она понятия не имеет, что значит «неловкое молчание», потому что у нее всегда есть что сказать. Продавец кладет в пакет чек, когда в магазин заходит следующий покупатель, на двери за его спиной звякает колокольчик.
— Вот, пожалуйста, — говорит продавец и протягивает ей покупки.
— Спасибо, — отвечает Ингеборга, поднимает пакеты, и бутылки в них тихонько звякают, тогда она понимает, что ей придется заскочить домой прежде, чем отправиться в тюрьму, ведь встречаться с заключенными, держа в руках звякающие бутылками пакеты, — не лучшая идея.
Но ведь есть еще и рецепт, она же шла в аптеку за лекарством, однако в голове Ингеборги уже возник вопрос, на самом ли деле ей надо стоять в очереди в аптеке с пакетом из винного магазина в руках, просто чтобы купить упаковку снотворного?
— Что-нибудь еще? — спрашивает продавец.
— Нет, — быстро отвечает Ингеборга, — спасибо.
Она отворачивается от кассы, растерянная и готовая расплакаться, спиной к ней у полки с испанским красным вином стоит другой покупатель — каштановые волосы средней длины рассыпаны по воротнику пальто. Ингеборга направляется к двери и чувствует, как пакеты оттягивают руки, кажется, будто все вот-вот рухнет, развалится на куски, все постоянное и предсказуемое, то, во что она верила и что, возможно, принимала как должное. А потом она слышит высокий голос у себя за спиной: