— У вас на себе нет магнитов? — спрашивает медсестра. — Сережек или пирсинга какого-нибудь?
Иван качает головой, он смотрит на аппарат — длинный тоннель, раззявившаяся дыра, вход в нее гораздо уже, чем он предполагал.
— А я туда помещусь? — спрашивает он.
— У нас там были пациенты и более внушительных размеров, чем вы, — отвечает медсестра. — И никто не застрял, если можно так выразиться.
Когда она улыбается, вокруг глаз заметны морщинки. Она ему кого-то напоминает, есть что-то в ее улыбке, что его беспокоит.
— Там будет шумно, — продолжает медсестра, — так что вы будете слушать музыку через наушники.
Она берет со стола черные наушники.
— Брюс Спрингстин, — медсестра вопросительно смотрит на него. — Подойдет?
— А вы думаете, внутри что-то есть? — спрашивает Иван.
— В аппарате?
— Нет, в моей голове.
Сегодня ему, кажется, немного полегче, но это еще ничего не значит. Он же понимает, что его бы не стали загонять в этот огромный аппарат без серьезной причины. Вероятно, они правы, когда говорят, что он звезд с неба не хватает, но он-то понимает, что работа такой махины стоит немалых денег — денег налогоплательщиков, как Александра бы отметила, так что почем зря транжирить не будут. Кроме того, со стороны всего не увидишь. Люди ходят как ни в чем не бывало и чувствуют себя вполне замечательно, а на следующий день они уже лежат трупами в морге, сердце внезапно перестает биться, кровеносный сосуд лопнул в голове. Однажды он видел настоящий головной мозг, еще когда они с классом ходили в музей, сероватый и шишковатый мозг лежал заспиртованный в банке; Иван выскочил, и его вырвало прямо в урну, а остальные одноклассники стояли у окна и смеялись над ним, смеялась даже учительница. «Уж не думала, что ты такой чувствительный, Иван», — сказала она.
— Так вы как думаете, там, внутри, что-то есть? — повторил свой вопрос Иван и постучал пальцем по голове, почувствовав беспокойство, струившееся вниз по позвоночнику.
— Знаете что, — сказала медсестра, — сейчас мы сделаем МРТ. Если вы полежите спокойно, мы закончим через несколько минут.
Она быстро ему улыбается. Верхняя губа широко растягивается, и Иван пытается вспомнить, кого она ему так напоминает — старого соседа или бывшую учительницу? Он вздрагивает, когда за его спиной раздается стук в окно. Оно занимает одну стену почти целиком, и там сидят они — те, кто будет управлять аппаратом и просвечивать его насквозь, и найдут все, что не видно снаружи.
— Минуточку подождите, — говорит медсестра.
Она подходит к двери и исчезает в коридоре, каблуки ее туфель громко цокают по полу, и вскоре он видит ее за стеклом в соседней комнате; мужчина в белом показывает что-то на экране, медсестра упирает руку в поясницу, склонившись к экрану. По полу дует. Дверь в коридор открыта, за ней никого нет, и пройдёт какое-то время, прежде чем они заметят, если он сбежит. Когда Иван сегодня стоял в палате и собирался уже спускаться на исследований он услышал, как полицейский сказал медсестре, что отлучится на пару минут, сходит до киоска туда и обратно. «Я не думаю, что он собирается сбежать», — сказал полицейский и хмыкнул. А медсестра ответила: «Да нет, конечно, он славный парень».
Иван смотрит вниз на свои руки и думает обо всех, кого он разочаровал. Взгляд Александры, когда она появилась в полицейском участке на следующий день после его задержания. Она окончила юридический факультет в том году, единственная на курсе, кто сделал это вовремя; возможно, поэтому они ее пропустили. «Я, должно быть, неправильно поняла, — сказала старшая сестра, — потому что полагала, что ты планировал образумиться». Она сидела на краешке стула, даже не сняв пальто. «Да», — ответил Иван, потому что именно таков и был его план — разделаться с долгами после того, как он запутался в прошлый раз; это было так просто — всего и надо было проехать два километра на машине. «Проще не бывает», — сказал Бо накануне вечером, и они взяли пива, смеялись, и Иван согласился: «Чего тут трудного?» Но потом он занервничал — пальцы задрожали, когда он собирался вставить ключ в замок, да и звук сирен приближался. Про него они сказали, что он расколется, что он такой, и хотя его жутко прессовали, он держал язык за зубами, получил восемнадцать месяцев, отсидел едва ли двенадцать и потом отправился прямиком к Бо и сказал: «А нет ли у тебя какой-нибудь работенки для меня, чтобы я мог расплатиться?» Тогда и появился тот план с заправкой — подвести черту и двигаться дальше; а дальше все пошло не так.