Лив Карин быстро наносит на руки крем, и по салону машины распространяется аромат ванили. Магнар принюхивается и морщит нос, не отрывая взгляд от дороги. Лив Карин думает о родителях, чей ребенок погиб во время теракта 22 июля, — она читала интервью с ними, они говорили о том, как сильно сблизила их потеря. Отец признался, что это произошло не само по себе, они знают случаи, когда бывало и обратное, когда горе не объединило людей, а, напротив, увеличило пропасть в отношениях. «Для нас решающим стало то, что нужно идти дальше, — добавила мать, — что мы хотим остаться вместе».
На повороте к лыжному центру вниз с горы им навстречу едет полицейский автомобиль. Лив Карин выпрямляет спину, ледяные когти страха впиваются еще сильнее, она так ясно представляет себе, как машина сигналит фарами и останавливается на обочине, ленсман или просто полицейский из другого округа выходит со скорбным лицом, а потом говорит, что произошло нечто непоправимое, что нельзя выразить словами. Но Эвен Стедье, а именно он сидит за рулем, просто поднимает левую руку в знак приветствия, его форменная фуражка лежит на приборной доске. «Супружество длиной в двадцать три года, — думает Лив Карин, — двадцать три года — это же половина моей жизни». Когда они подъезжают к Стуресвингену, Магнар снижает скорость. В ясные дни это местечко привлекает массу туристов, вид отсюда открывается прямо на поселок, фьорд и горы позади, и если погода хорошая, можно разглядеть окрестности вплоть до ледника Юстедалсбреен. Капли дождя ударяют в лобовое стекло со стороны Лив Карин, она видит это совершенно отчетливо — как они падают на стекло и разбиваются вдребезги; обогреватель работает слабо, гонит влажный душный воздух, в салоне почти невозможно дышать, Лив Карин нервно ерзает на сиденье, ремень сдавливает грудь, не дает двигаться, и она произносит:
— Ты просто обязан что-то сказать.
Магнар осторожно сдерживает машину на крутом повороте, медленный маневр на первой передаче.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.
— Что так не может продолжаться.
— Как так?
— Ты что, не заметил, что мы не разговариваем друг с другом, наша дочь, может быть, пропала, а нам с тобой и сказать друг другу нечего.
— Ох, ради бога, — ворчит Магнар.
— Ради бога, — передразнивает его Лив Карин, — ничего не нашел сказать получше?
Магнар глубоко вздыхает и говорит:
— Ты правда думаешь, что сейчас самое время?
— Не знаю, я вообще не понимаю, что думаешь ты, когда, по-твоему, «самое время».
Громкий голос, срывающийся на крик, который она ненавидит и который сразу лишает ее всякого доверия, и он его тоже ненавидит, и теперь он делает то, что обычно: снова уходит в себя.
— Ну, давай же, давай, — уже кричит она, — ты же должен сказать хоть что-то?
И теперь она ведет себя ровно так, как поклялась самой себе никогда не вести, — отвратительно цепляется, истерит, она ударяет Магнара по руке, не может остановиться, в этом душном пространстве нечем дышать, и еще эта леденящая тишина, ей хочется хватать каждый камень — вот как она себя ощущает, перевернуть их, вырыть из-под них все грязное и изъеденное червями, что скрыто от глаз под гниющей поверхностью земли.
— Да ради бога, — шипит Магнар, он отдергивает руку, пальцы бьются о потолок.
— Ты же должен хоть что-то придумать, — продолжает Лив Карин, — у тебя же есть что-то, о чем ты можешь сказать, чем поделиться, ну можешь ты сделать над собой усилие?
Она наклоняется к нему все ближе, прижимает его к краю сиденья, она уже не сдерживается и чувствует, что, если зайдет достаточно далеко, вынудит его на что-то решиться.
— Да, черт побери, — срывается Магнар и сжатыми кулаками ударяет по рулю. — Ты что, собираешься именно сейчас скандалить из-за этого? Из-за девочек, ты этого хочешь?
Его голос непроизвольно дрожит, именно этого она добивалась от всего этого молчания, не так ли?
— Девочек? — переспрашивает Лив Карин. — Ты о чем, почему «девочки» — почему во множественном числе?
Магнар закрывает рот. Лицо побагровело, шея пошла красными пятнами.
Она чувствует, как к горлу подкатывает тошнота.
— Девочки? — снова выдавливает из себя Лив Карин, но он уже замкнулся в себе.
Девочка-то всего одна. И ей об этом известно — неучтенная статья расходов в семейном бюджете. В тот день после обеда Магнару позвонили, он стоял, держа руки над раковиной, и оттирал их уайт-спиритом: только закончил покрывать морилкой заднюю часть дома. «Возьмешь?» — спросил он и кивнул на телефон, лежавший на столе. Она сделала, как он просил, взяла его мобильный и уже собиралась назвать свое имя, но на другом конце провода заголосила какая-то женщина. «Проклятый ребенок, — выкрикнула она, — это, черт подери, твоя вина!»