— Ну, дорогуша, — голос квартирной хозяйки звучит почти обиженно, — что я, Кайю не знаю?
— Точно?
— На ней еще был свитер, который вы связали.
— Какой свитер?
— Светло-голубой с темными полосками, я его похвалила, а она сказала, что это вы его связали. Я даже припоминаю, что попросила ее взять у вас схему вязания, там такие чудесные детали на канте и еще пуговички на горловине, вы не помните, осталась у вас где-нибудь схема?
Лив Карин проводит рукой по лицу, снова этот тошнотворный запах ванили, надо выбросить крем для рук.
— Из школы позвонили, — выдавливает она. — Кайя там не появлялась с понедельника.
— Неужели? — удивляется хозяйка. — Это что ж, прогуливает, что ли?
Она непринужденно смеется. Магнар откидывается на спинку сиденья, и хотя ей не видно его лица, она замечает, как страх исчезает, как вместо него проявляется самодовольство — даже в том, как он скрещивает руки на груди, отклонившись на подголовник.
— А подождите-ка, — говорит хозяйка, — я ей сейчас трубку дам.
— Ей?
— Может, у нее аккумулятор разрядился или еще что, — продолжает хозяйка, — раз вы дозвониться до нее не можете. Подождите секунду.
На другом конце провода раздаются шаги, слышно дыхание, и пока Лив Карин сидит с закрытыми глазами, она замечает, как тиски, сжимавшие внутренности, медленно ослабляют хватку, она чувствует благодарность и усталость, потому что едва ли существует что-то более изматывающее, думает она, что-то более изнуряющее, чем страх.
— Кайя! — слышит она голос квартирной хозяйки.
Раздается стук в дверь. Потом появляется голос, но не Кайи. Лив Карин слышит с первых слов, что этот голос не принадлежит Кайе. Однажды она его уже перепутала, тогда Кайя только родилась, это было в роддоме в последнюю ночь перед выпиской. Лив Карин перевели в палату на четырех рожениц, и чтобы дать новоиспеченным матерям возможность побыть несколько часов в тишине, заботливая медсестра забрала четырех младенцев в комнату для новорожденных. Лив Карин проснулась через несколько часов оттого, что молоко переполнило грудь, а сердце отчаянно колотилось; где-то там она услышала голос плачущей Кайи, тоненький и резкий, он отдавался в нижней части живота, когда она села в постели. Лив Карин оперлась о ночной столик, потом ей удалось сделать в темноте несколько неуверенных шагов к двери. В коридоре крик усилился, в комнате для новорожденных горела настольная лампа, но внутри никого не было, за исключением четырех малышей нескольких дней от роду, лежащих в прозрачных люльках. Только в одной из них кто-то копошился — Кайя барахталась на спине, размахивала ручками, словно искала точку опоры, рот был широко раскрыт; Лив Карин почувствовала, как из груди под бесформенной больничной ночной рубашкой побежало молоко. Когда она взяла дочь на руки, они обе плакали, и Лив Карин проклинала себя за то, что позволила медсестре уговорить себя забрать малышку ради такой примитивной вещи, как сон. Кайя причмокивала губами, искала сосок, Лив Карин расстегнула ночнушку и дала ей грудь, и Кайя принялась сосать. До сих пор она отказывалась от груди, эта малышка, которую акушерки после длительной борьбы и с явным чувством поражения перевели на кормление из бутылочки, и вот теперь она с жадностью сосала грудь, крепко обхватив губами весь сосок, как показывали на картинках эксперты по грудному вскармливанию, а Лив Карин плакала и гладила нежный светлый пушок на головке, который в полутьме казался гораздо светлее, даже поразительно светлее, и в этот самый момент она обратила внимание на медсестру, которая стояла в дверях и разглядывала их обеих. «Взгляните-ка, — сказала Лив Карин, — я кормлю грудью!» Однако медсестра смотрела мимо нее, ее взгляд скользнул дальше, к люльке, стоявшей дальше всех у окна, на маленький сверток, из-под белого чепчика выбивались смоляные прядки волос, а одеяльце было розовым, а не голубым, как у того малыша, как только сейчас заметила Лив Карин, которого она кормила. Крошечный ребенок, который жадно сосал ее грудь, не был Кайей, а медсестра перевела взгляд обратно на Лив Карин и укоризненно покачала головой — ну что она за мать, раз не смогла узнать собственного ребенка.
— Вот тут Руфь со мной, — слышится голос квартирной хозяйки, — одна из девочек, она говорит, что Кайя ушла буквально пять минут назад.
— А куда же? — спрашивает Лив Карин. — Куда она пошла?
Раздается высокий юный голос откуда-то издалека, так что слов не разобрать, напевное жужжание — вот все, что Лив Карин может расслышать, прежде чем снова подключается квартирная хозяйка.
— Руфь говорит, что она пошла в кино вместе с двумя одноклассниками. Руфь говорила с ними вот только что, все там в порядке — так Руфь говорит.