Магнар берется одной рукой за ключи от машины, он готов завести двигатель.
— Спасибо, — произносит Лив Карин, — огромное спасибо.
— Да было бы за что, — отзывается хозяйка и с легким смешком добавляет: — И пожалуйста, дайте знать, если у вас отыщется схема вязания.
Что-то трясется в сиденье под ней, когда Магнар заводит двигатель, что-то тихонько жужжит, дворники снова скользят по ветровому стеклу.
— Ну вот, — произносит он. — Все, как я и говорил.
Когда он включает заднюю скорость, его рука задевает внешнюю сторону ее бедра, не похоже, чтобы это не было случайностью. Магнар бросает взгляд в зеркало и выруливает задним ходом.
— Останови, — говорит Лив Карин.
— Что такое?
— Я хочу выйти.
Лив Карин берется за ручку двери. Она забыла отстегнуть ремень, и он все еще стягивает грудную клетку.
— Ты что, серьезно? — спрашивает Магнар.
Он смотрит на нее удрученно, но все же выжидательно, словно убежден в том, что Лив Карин передумает. И неправда, что она уже больше не ждет его. Теперь она осознает, сколько она надеялась и ждала, чтобы что-то произошло, что-то неясное, освобождающее, что поднимет ее на другой уровень. Но этого не происходит, и теперь для нее очевидно, что никогда этого не будет, он сам это говорил, и вот сейчас тоже: ничего не изменится.
Она опускает левую руку между сиденьями, сухой щелчок пряжки — и она свободна.
— Ты что, пойдешь пятнадцать километров под дождем? — спрашивает Магнар. — Просто из упрямства?
— Не из упрямства, — возражает Лив Карин, — по необходимости.
Голос звучит уверенно, ремень скользит вверх по ткани пальто, и в то же мгновение ладонь Магнара обхватывает ее предплечье — жест, который она могла бы принять за неуклюжую нежность.
— Перестань, Лив Карин, — просит он. — Перестань истерить.
Она поворачивается к нему всем телом, почти лицом к лицу, словно хочет, чтобы он увидел ее целиком, и голос ее звучит именно так, как ей хочется, — спокойно и сдержанно, когда она произносит:
— Какая истерика? Ты о чем?
— Ну ладно, хватит, — говорит Магнар.
— Да нет уж, — отзывается Лив Карин, — не чувствую даже намека на истерику, нет ни одного чувства, вообще ничего.
Магнар молчит, когда она поворачивается к двери автомобиля. И на сей раз это движение ей так легко дается, все теперь так легко, Кайя нашлась, ничего не случилось, она просто пошла в кино. Лив Карин большего и не нужно, и ноги сами выпрыгивают из машины. Выпрямляясь, она вдыхает прохладный воздух, дающий чувство свободы, упирает ладонь в дверцу «рено» и захлопывает ее, и в этом тоже есть удивительная легкость, как и в ней самой, почти невесомость.
%
Он готов к тому, что все уже закрыто. Официальные часы приема в госучреждении, очевидно, закончились давным-давно, но когда Юнас поворачивает к выкрашенному в желтый цвет зданию, он видит, что в окнах горит свет. Первое, что ему приходит в голову, когда он слезает с велосипеда, — что забыл купить для него замок. Какое-то мгновение Юнас стоит в растерянности, потом прислоняет велосипед к стене, на которой висит табличка, извещающая о том, что здесь находится контора ленсмана, и приходит к заключению, что оставить велосипед здесь будет безопаснее всего.
Едва он протягивает руку к двери, она вдруг распахивается внутрь, Юнас делает шаг назад, а выходящий из нее высокий мужчина в полицейской униформе занимает весь дверной проем.
— Ой, — восклицает Юнас, — я сомневался, есть ли тут кто-нибудь.
— Всегда к вашим услугам, — говорит полицейский.
Он с улыбкой подносит два пальца ко лбу, форменная фуражка зажата под мышкой, волосы у него густые, но с заметной проседью, Юнас предполагает, что полицейскому может быть уже под пятьдесят.
— Эвен Стедье, — представляется мужчина и протягивает правую руку.
— Это вы — ленсман? — уточняет Юнас.
— В некотором смысле, — отвечает мужчина, — но если вы спросите народ тут, в округе, всякий скажет, что я — новый ленсман, и есть определенная опасность, что я останусь таковым до конца жизни.
Улыбка у него мягкая и дружелюбная.
— А со старым что случилось? — спрашивает Юнас.
— Он умер скоропостижно, еще в мае.
— Да, грустно, — говорит Юнас. — Любили его тут?
— Да как сказать, — глядя куда-то в сторону, отзывается ленсман, — ну, у него были свои особенности, как у всех.
Потом, словно осекшись, он смущенно улыбается и добавляет: