— Правда? Я тоже.
Он принимается взбивать яйца, причем левой рукой, она обращает на это внимание, словно в том, что он левша, есть что-то решающее, что их объединяет.
— Телефон звонил, — говорит она, — когда ты выходил.
Она кивает на мобильный, лежащий рядом с ним на столе, он на него даже не взглянул, не то что она.
— Я обнаружил, что забыл телефон, когда подъезжал к стадиону, — отвечает он. — Но решил, не ехать же на велосипеде обратно, все равно зайти в магазин — дело нескольких минут.
Он достает из ящика стола чайную ложку, опускает ее в миску, слегка наклоняясь над ней, чтобы попробовать подцепить маленький осколок скорлупы, который упал туда, когда он разбивал яйца.
— Я думал оставить тебе записку, — продолжает он, — но казалось, что ты спала очень крепко.
«Спала крепко», — повторяет про себя Ингеборга. Что он имеет в виду? Что она храпела? Или пускала слюни. Или плакала; может, она плакала ночью?
— На экране было написано «Эва», — говорит она.
Он не отвечает. Раздается тонкий скрежещущий звук, когда он медленно и сосредоточенно подтягивает кусочек скорлупы к краю миски, шея у него широкая и безволосая.
— Это твоя девушка?
Он выпрямляется.
— Бывшая. Теперь все закончилось.
Он смотрит на нее и опускает чайную ложку в миску. Короткое звяканье, его слова звучат убедительно.
— А ты?
— Что я?
— Ну, у тебя есть парень?
Он пристально смотрит на нее, глаза у него такого же синего цвета, что и футболка, Ингеборга думает, что их оттенок совпадает с самыми светлыми полосками на его вязаном свитере.
— Нет, — говорит она. — Если не считать того вегана, с которым я замутила.
Он смеется. Уже давно она не чувствовала себя такой остроумной, уже очень давно она не знакомилась кем-то без недостатков. Он продолжает смеяться, отыскивая сковороду, ставит ее на конфорку; Ингеборга наблюдает за его руками, когда он поворачивает вправо ручку на плите. Может ли она сказать все как есть, признаться, что не помнит его имени?
— Нам бы еще лук-порей, — произносит он, — по-моему, у хозяев квартиры он растет на клумбе перед домом, но вопрос в том, входит ли поедание лука с клумбы в стоимость аренды.
— А у кого ты снимаешь? — спрашивает Ингеборга, она смотрит в окно над кухонным столом, ей всегда немного не по себе в таких квартирах на цокольном этаже, словно вжатых в землю.
Сбоку от окна прислонен самокат, за ним виднеется задняя часть серебристого «рено».
— У семейной пары с тремя детьми, — отвечает он. — Она учительница, мне кажется. А муж у нее — финн.
Ингеборга отворачивается от окна.
— Лив Карин?
— Ты ее знаешь?
— Моя учительница в средней школе, — поясняет Ингеборга. — Лучшая из всех, что у меня были.
— Классно! Мне показалось, что она такая, ну, не знаю, строгая, что ли?
Он пожимает плечами, словно слегка извиняясь, прежде чем положить масло на сковородку.
— Может, она поначалу такая строгая, — говорит Ингеборга. — Но вообще Лив Карин просто невероятно добрая и внимательная.
— Это я, пожалуй, учту, — отзывается он.
— Да, имей в виду.
Он поднимает сковородку, вены на его предплечье вздуваются, когда он поворачивает ее так, чтобы кусочек масла, скользя по поверхности, равномерно смазал поверхность.
— А ты раньше тут была? — спрашивает он. — Или там?
Он вскидывает глаза к потолку и ставит сковородку обратно на плиту. Ингеборга качает головой.
— У меня с ней все же не такие близкие отношения. Мне она просто нравится. Но с мужем ее я даже ни разу парой слов не перекинулась.
— Как так?
— Да не знаю. Он один из тех, с кем никогда не встречаешься взглядом, ты не замечал?
— Честно говоря, нет.
Он берет миску, подносит к плите и выливает содержимое на сковороду. Потом вынимает из одного пакета помидоры черри и хлеб, сок и сыр из другого.
— А тебе не надо на работу? — спрашивает она.
— У меня отгул.
Со сковороды раздается тихое шипение, он поворачивается к конфорке, Ингеборга смотрит на его руки, когда он принимается разделять лопаткой желтую смесь на сковороде.
— Я еще не до конца разобрался с графиком, — признается он, — но думаю, это из-за того, что моя смена на выходных. А у тебя?
Она не знает, что ответить, и говорит:
— Я взяла один день, чтобы привести в порядок свои записи.
Он накрывает на стол — блюдца и стаканы. Сковородку ставит прямо на стол, на деревянную подставку; кажется, это чья-то поделка. Детскими буквами на подставке выжжено «Рождество 2011», и пока он нарезает хлеб, она достает приборы из ящика, они двигаются по маленькому пятачку, не задевая друг друга, один раз чуть не сталкиваются, и оба смущенно смеются.