- Уля! - потрясенная тетя Рая кинулась ко мне, захотела обнять, но я отстранилась.
- Не надо! Если вы против Артура, значит вы против меня! - грубо сказала я, и отвернулась. Плечи сжались, глаза зажмурились, и слезы потекли по щекам с новой силой.
Легкое, робкое прикосновение к моему плечу, и я вжала голову, словно это могло помочь мне спрятаться. Я была так зла сейчас на тетю Раю! Сотни и тысячи обидных слов, готовых выплеснуться из меня сдерживались с неимоверным трудом.
- Уходите! - прохрипела я, наконец. - Уходите, и больше не приходите сюда!
Несколько минут бесконечного ожидания, я стояла с закрытыми глазами, где-то очень-очень глубоко понимала, что могу пожалеть, что не справедлива сейчас к Раисе Исааковне, но гнев и обида перевешивали все. Я выдохнула с облегчением, когда дверь за ней закрылась. Вот и все. Она ушла. Рано или поздно это должно было произойти. Она и без того слишком долго была рядом. Она никто мне. Что ей двигало все то время, пока она меня опекала, я не знаю, и знать не хотела. Лицо было мокрым от слез, я так устала плакать! И первым делом протопала в ванную и тщательно умылась, и принялась быстро собирать оставшиеся вещи, непрестанно шмыгая носом. Косметика, средства личной гигиены, все это были мелочи, но для меня они достались с трудом, я выбирала те, что подороже, наивно полагая, что так и сама стану выглядеть ни как обездоленная сирота, а привлекательная молодая женщина, способная вызывать сильные чувства у мужчины.
В недрах старого навесного шкафчика, оставленного прежними хозяевами, я достала последнюю вещь, которую хотела взять в свою новую жизнь. Истертый временем, и изрядно потрепавшийся бумажный голубь, чудом сохранившийся еще со времен моего детства. Откуда он у меня я не помню, казалось, он был со мной всегда, и являлся чем-то вроде маленького талисмана. Это единственная вещь, которая была всецело моей. Заменяла и игрушку и друга, я часто гладила его лежа в ночной темноте и представляла, как мне его подарил старший брат, которого у меня никогда не было. Или что мне его сделала мама, которая любит и заботиться обо мне. Мне очень хотелось иметь брата! В нашем приюте были брат с сестрой. Они всюду ходили вместе, и я жутко им завидовала. Им никогда не было одиноко, они играли вместе, ходили, сцепившись за руки, их не возможно было оторвать друг от друга. Однажды мальчика захотели усыновить, без сестры. Я хорошо помню тот день, его сестра тихо плакала в углу, она глотала слезы, сжимая в руках игрушку, которую угрозами и насмешками выбил и монополизировал ее брат у остальных. Глядя на нее мне тоже хотелось плакать, хотя в душе я надеялась что после того как ее брат уедет, я смогу с ней подружиться, и у меня будет подружка. Сквозь слезы, вызванные трогательной сценой ее мучений, я уже видела, как мы будем с ней ходить за руки, и делиться всем-всем, ограждённые ото всех. Она была такой же тихой и спокойной как я, и о лучшей подруге можно было только мечтать. Однако, чуть позже, раздались крики, в комнату ворвался ее брат. Его щеки были красными, глаза опухшими, волосы взъерошены, а воротник отглаженной рубашки сильно измят, один рукав надорван. За ним следом вбежала наш воспитатель. Мальчик бросился к сестре, и крепко обняв, охрипшим голосом кричал во все горло, что ни за что не оставит сестру. Насилу их разлучили. Мальчика забрали. С тех пор его маленькая сестра стала совсем нелюдимой, пряталась ото всех, перестала кушать, ее игрушку отобрали более смелые ребята, и она ничего не могла с этим поделать. Привыкла что за нее всегда заступался брат. Ночами я лежала без сна, представляя как стану сильной и смогу поколотить ее обидчиков. Но я боялась подходить даже к ней, что уж говорить о самых смелых ребятах приюта, о чем потом горько жалела. Спустя несколько дней девочка сильно разболелась, а потом... исчезла. Куда она делась, я до сих пор не знаю, но все еще надеюсь, что те люди, усыновившие ее брата, забрали и ее тоже.
-10-
Антон Зуев нервно расхаживал тяжелыми шагами по комнате, сжимая над ухом трубку телефона. Сложившаяся ситуация ему крайне не нравилась. Однако дороги назад уже не было, и то, что казалось сперва легким и недоказуемым, не влекшим за собой кучу неприятностей, сейчас давило на него слишком сильно. Утереть нос Авдееву было слишком заманчивым предложением: указать на место этому выскочке, всегда считавшему себя везде и всюду правым, да в придачу получить приятные компенсации всего за одну его роспись, это ли не прелести его работы? Но состряпанное мутное дело зашло слишком далеко. Как оказалось Авдеев так просто не сдается, и принялся теперь копать под него, под Антона. И его не останавливает даже тот факт, что их семьи давно и горячо дружат. «Куда там! Такой хрен успокоиться! - с ненавистью подумал Антон. - Копать будет по самые не хочу».