-26-
УЛЬЯНА. Спину ломит от долгого сидения в машине, меня мутит, страх за себя и ребенка уже въелся под кожу, отравляя своим ядом. Артур молчаливо барабанит пальцами по рулю, челюсти плотно сжаты, он не выпускает меня, удерживает рядом. По-прежнему хочу сбежать, да не выйдет, он все равно догонит, как догнал, когда я рванула от него после страшных слов, что мы сейчас поедем к врачу. Не надо было бежать! Надо было суметь достучаться, не позволять загонять себя в угол. Только меня такая паника обуяла, потому что не узнавала я прежнего Артура, не видела в этом мужчине того, кого горячо любила, кого ждала сильно! Артур поймал меня еще у лифта, за шкирку потащил обратно, босую, в одном халате - ну куда я собиралась бежать?! Затем зашвырнул в спальню, заставил одеться. А я слезы глотала, размазывая соленую влагу по щекам, и перепуганная до жути все просила, умоляла, сама не зная о чем. Что бы отпустил? Одумался? Выслушал? Да обо всем сразу! Только Артур словно не слышал моих слов, лишь сухие приказы отдавал. Я оделась, он сам натянул на голову мне шапку и шею обмотал шарфом, потащил к машине, запихнул внутрь и сел рядом. Вцепился в руль и застыл. И мы сидим так уже черт знает сколько времени. - Я понимаю... - еле слышно мой голос ворвался в тишину и гулко пронесся в голове набатом. До невозможности тяжело видеть его таким молчаливым, угрюмым, не доверяющем мне. - Что именно? - сухо отозвался он. - Этот ребенок твой, - робко сказала я, а сама трясусь, вдруг Артур вспыхнет гневом. - Не знаю как, но он твой, не может быть иначе... Только бы не заплакать! Сдержаться, найти сил. Глаза болят, виски сдавливает от усталости, боюсь, не выдержу больше, сломаюсь. Но у меня есть главная цель, и я должна ее достичь. Убедить его, чтобы понял и тогда... тогда... - Если... если хочешь, можно сделать тест на отцовство. И тогда ты убедишься. Артур поворачивается ко мне, его глаза уставшие, налитые кровью, ничего не выражают. - Я устал, - он прикрывает глаза, сам обессиленный. Мне все больше кажется, что он просто умом тронулся, или я сама тронулась. И ничего этого нет, а я давно нахожусь в больничной палате в какой-нибудь обшарпанной психиатрической лечебнице. Потому что не бывает так с ног на голову, не переворачивается вся жизнь в одночасье. Он опускает голову на руль, выдыхает, глаза зажмуривает. Очень робко я тянусь к нему, рукой едва касаясь плеча. - Лучше не трогай, - цедит сквозь зубы. - Не надо! И я отстраняюсь, укладывая голову на высокий подголовник, усталость сокрушает с такой силой, что веки опускаются сами собой. Хорошо как - не видеть ничего, тоже хочу выдохнуть, как и он, и чтобы вместе с воздухом из легких ушла боль, страх. И слышать ничего не хочу, даже тишина давит, пустоты хочу, каким бы нелепым это не казалось. Меня будит шум, сначала неясный и далекий, но вскоре он приближается, врывается в сознание все сильнее, заставляя очнуться и разлепить слипшиеся от многочисленных слез ресницы. На улице солнечно, и яркий свет отражается от ослепительного снега, бьет по глазам. Дворник нещадно орудует лопатой, разгребая сугробы, неприятный скрежет метала об асфальт сводит скулы. С трудом поворачиваю голову, Артур спит, его голова покоится на руле, руки опущены вниз. Начинаю ерзать, пытаясь размять затекшие мышцы. Все тело болит, весь прошлый вечер и ночь кажутся кошмаром. Зажмуриваюсь, сжимаю кулаки, вот бы проснуться не здесь, а далеко-далеко, там, где по-прежнему покой и счастье, которое оказалось на поверку слишком хрупким. И внезапно меня осеняет! Вот он шанс сбежать! Так почему я медлю? Почему не убегаю, а продолжаю сидеть здесь, в машине, и смотреть на него? Даже сейчас, после всех сказанных им слов, после всего, он все так же кажется мне умопомрачительно красивым, притягательным, желанным, но... уже таким далеким, холодным. Потому что люблю его все равно, тихо шепчет внутри голосок, потому что хочу быть рядом вопреки всему. Я все еще верю, мы сможем быть вместе, и Артур все поймет, узнает, как был неправ, и я найду силы простить и забыть, и не допустить никогда-никогда, чтобы подобное повторилось. Запускаю руку в карман пальто и ликую - мои ключи на месте. Бросаю на Артура взгляд, глушу в себе желание прикоснуться, провести рукой по голове. - Я все понимаю, - произношу одними губами, - точнее пытаюсь понять. И ты все поймешь. Аккуратно открываю дверь, в салон вторгается свежий воздух, и я благодарно хватаю холодный воздух губами, вылезаю наружу. Чувствую себя узником, выбравшимся на волю после заточения. Иду мимо дворника, тот кивает головой, пряча лицо, продолжает убирать снег. Иду и понимаю, как бы я не хотела, как бы не любила Артура, этой ночью что-то сломалось между нами, треснуло так, что никаким клеем уже не склеить. И чем больше думаю об этом, тем неувереннее становлюсь в принятом решении. Мне была нужна мощная поддержка, такая, против которой и Артур не попрёт. Я привела себя в порядок, как только сумела. Умыла лицо, отрыла в аптечке глазные капли, чтобы убрать красноту, выпила витамины, волосы стянула в тугой, низкий хвост. После переоделась в длинное шерстяное платье, с трудом отыскала свой телефон. Родители Артура звонили несколько раз, пару раз Раиса Исааковна, я кинулась на кухню и заставила себя выпить целый стакан воды, пока ком в горле не размягчился, и новый приступ слез не успел завладеть мною снова. Я набрала номер единственного человека, способного мне помочь, за чью спину сейчас готова была спрятаться. Не знаю, каким проснется Артур, и каково будет его решение, но с ним я в больницу не поеду, может волочь туда хоть за волосы, не дамся! После пары гудков мне ответили, я раскрыла рот и как последняя тряпка разревелась. Не выдержала. Слишком слабая, глупая. - Уля? Уля! Что случилось?! - раздался голос, переходящий на неровный фальцет. - Где Артур? Ради всего святого, что случилось?!