Как я и предполагала, парочка сидела в машине. В сгустившихся синих сумерках было хорошо видно сквозь стекла освещаемый внутри салон. Верховская, сидя на пассажирском сидении, потягивала неизвестно откуда взявшееся шампанское и весело о чем-то болтала.
Василий же, напротив, сосредоточенно слушал, сдвинув в кучу свои черные брови, отчего его и так не особо доброе лицо и вовсе приобрело зловещий вид. Я немного постояла, глядя на эту неоднозначную компанию.
Классические красавица и чудовище.
Такие разные… И все же вон – сидят, нормально общаются… Хотя… Возможно, я, как обычно, делаю неправильные скоропалительные выводы.
Сморгнула.
Посмотрела заново.
Картинка изменилась.
Улыбка Лили – кривая, ненастоящая. Глаза грустные. Плечи напряженные. Она не расслабляется, потягивая игристое вино, она запивает сквозящую из-за напускного веселья боль, тревогу, печаль.
Я ужасная подруга.
И правильно Марк сказал – я эгоистка. За всеми мыслями о себе-несчастной, совсем перестала интересоваться жизнью Лили, а ведь она всегда рядом в трудную минуту. Много лет подряд. Боже, она даже в идиотскую школу в Германии ко мне прилетала! А я слишком погруженная в свои проблемы, просто забила на подругу. Мне надо было посоветоваться – Лиля рядом. Слушает, никогда не осуждает, помогает разобраться. Мне надо было выплакаться – Верховская тут, как тут. Не жалуется, не перетягивает внимание на себя, позволяет выговориться, подставляя надежное верное плечо. А я, как сказал Горский, все это время просто ее использовала, не отдавая ничего взамен.
Василий.
Он не сосредоточенно слушает Лилю, он презрительно косится на шампанское в ее руке. Тоже мне – поборник ЗОЖ. И не хмурый он, скорей надменный. Вон как губы свои жмет. Прям как Марк пять минут назад. Ладно Горский, тому есть за что. Ну а Васятке-то уже чем Лиля не угодила?
Я бы еще постояла. Мороз отлично прочищает мозг. Но слишком уж стала замерзать на колючем ветру моя голая задница. Чтобы не заработать к новому году цистит, бронхит и воспаление легких, я заставила себя отмереть и нырнула на заднее сидение автомобиля.
Салон встретил теплым сухим воздухом и цветочным запахом Лилиного отнюдь не элитного алкоголя. Кажется, недовольство Васи стало немного понятнее.
Щеки нещадно горели то ли от тепла, то ли от стыда, то ли от четырех глаз шокированно-вопросительно сканирующих меня.
- Ну как? – выдохнула Лиля, крепко сжимая обеими руками бутылку за горлышко, будто стараясь несчастную задушить.
- Сдала на «отлично»! – бодро ответила я, ловя свое отражение в зеркале заднего вида.
Мать моя!
Тут в пору вздрогнуть. Лицо бледно-синее, щеки и нос малиново-красные, под глазами черные дорожки потекшей туши, губы покусаны и покрылись корками, на голове гнездо глухаря, разве что без птенцов.
Василий учтиво протянул пачку влажных салфеток. Лиля сделала большой глоток шампанского.
И снова четыре глаза уставились на меня.
Достала салфетку, вытерла лицо. Достала вторую, прошлась еще раз.
- А остальное как? – нетерпеливо взвизгнула Верховская.
- Да все отлично, Лиль! Тоже хочу шампанское, дашь глотнуть?
Подруга протянула бутылку, и я жадно приложилась губами к горлышку.
- Так вы трахнулись или нет?! – завопила Лиля.
Я поперхнулась, шампанское во рту вспенилось, и резкие пузырьки полились через нос.
Блядь, что за день!
Вася злыми и дикими глазами сверкал туда-сюда, то на меня, то на Верховскую, и, словно ревнивый Отелло, готов был вцепиться в мою глотку. Надо же, охранник, а проморгал такие события! Вот и злится. Цербер, что с него взять?!
- Нет. – твердо отрезала я, вновь утираясь салфетками.
Вася выдохнул. Лиля удивленно вздохнула. Ни дать, ни взять – Инь и Янь.
- И что теперь? – не унималась подруга.
- Кататься будем! До утра! Поехали еще за шампанским.