— Матерь Божья, — застонала я, на ходу надевая туфли.
Пока шла, зачем-то считала ступени, пыталась успокоить сердце, но оно, как назло, ухало взбудораженным филином. Прижалась к холодной стене лбом, на случай, если начнётся сердечный приступ.
Люсенька, ну ты чего? Что случилось? Ну не страх же это.
— Тогда что? Что, маму вашу, это такое???? — прижала ладонь к груди, испугавшись вибрации. Сердце, как заведенное, с какой-то истеричной силой ударялось о рёбра, выдавливало воздух из лёгких, словно тесно ему было. Еле успела выставить руку, чтобы не рухнуть на пол.
— Соберись! Соберись, девочка…
После трех глубоких вдохов паника будто стала стихать, я даже вновь обрела четкость зрения, а ноги перестали гудеть.
Оборачивалась, как воришка. Смотрела на длинные коридоры, усеянные типовыми дверями, и дышала… Дышала, будто могу лишиться этой привилегии в любую минуту.
Я с ума схожу!
На плечи будто плита бетонная рухнула. Перед глазами калейдоскопом заскакали кадры последних дней, а взгляд застилали непрошеные слезы. Тело было чужим, ватным, бесчувственным. Я даже косилась на лестницу, думая сбежать. Как трусиха. Наплевать!
Но не могу я бросить Ваньку. Не могу…
Стукнула в дверь ради приличия и сунула голову в до боли знакомый кабинет.
— Алексей, доброе утро, — я в привычной для себя манере растянулась в улыбке и взмахнула ресницами, прежде чем войти. — Надеюсь, что вы рады видеть меня.
— Людмила Аркадьевна, — мужчина замер, будто привидение увидел. Взгляд его стал метаться от открытого окна к дверному проёму, очевидно, решаясь, то ли выпрыгнуть, то ли вынести меня вместе с полотном.
— Ну, нет, Алексей, — страх, тревога и волнение вмиг растворились. Вот каждый раз! Каждый грёбаный раз, когда натыкаюсь на орущий взгляд, что-то типа: «Баба за рулем! Тебе в «плейбое» с такими буферами сниматься, а не прокуроров бумажками заваливать. Рабочий «тазик»… Да миллион… Миллион шуток, подколок и вот такой вот едкий и снисходительный взгляд. Все это триггером было, спусковым курком, после чего уже меня было не остановить.
— Вы решили сбежать? Тогда я вам всё же советую окно, — прислонилась спиной к двери, сложила под грудью руки, чтобы не думал, что сдамся без боя. Ну, нет…
— Чем обязан?
— Сидоров Ваня. Он пойдет со мной.
— Людмила Аркадьевна, — Генеральчик вздохнул и опустился на кресло, склонившись над какой-то кипой бумаг. — Я понимаю ваше рвение защитить сироток, но это другой случай. При задержании разбойной группы беспризорников, что поджигали мусорные баки, оперативная группа столкнулась с сопротивлением. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Смутно. Дальше?
— А что, собственно, дальше? — я вдруг поняла, что Алексей косится куда-то мне за спину. — Они разбили голову сотруднику при исполнении. Теперь вы понимаете, о чем я говорю?
— Почему не вызвали органы опеки? Почему директор детского дома узнал об этом только утром? Почему…
Мой последний вопрос комом застрял в горле. Кожа покрылась мурашками, волоски на руках стали подниматься, коленки затряслись, а сердцу вновь стало тесно в грудной клетке.
Дёрнула головой сначала вправо — пусто… Влево… И воздух вспыхнул прямо в лёгких. Взгляд зацепился за металлический турник, спрятавшийся за высоким металлическим сейфом.
Блядь…
Мне даже открывать глаза не нужно было. Я просто знала, что опять угодила в капкан.
Стало душно, костюм стал тесным, по спине побежали капельки пота, а горло вмиг пересохло. И как только сладкий аромат его парфюма коснулся носа, меня словно в прорубь бросили. Без предупреждения и права на помилование.
— Не даёт покоя Мила (автор Карнацкий И.)
В доме снова никому.
Ничего не слышно было,
Кроме слова «почему?».
Почему на клумбе летом
Распускаются цветы?
Почему у мамы нету
Ни усов, ни бороды?
Потому, что наша Мила
Снова ротик не закрыла… Почему же моя Мила снова ротик приоткрыла? Привет, сладкая, как шоколадка.
— Чибисов…