Понятно было, что покушались на нас, как на неоспоримых лидеров заезда. И понятно было, что сами мы тут не при чём. Потому от нас, сняв быстро показания, отстали вовсе. Зато потом профинансированные нами «акулы всяких перьев» замучили обоих вытягиванием мельчайших деталей и наших мнений-подозрений на сей счёт. В общем, отработали свой хлеб с маслом и красной икрой на славу. Статьи о грязных махинациях определенных промышленников из среды французских автомобилестроителей они накатали славные.
Нет, нет! Боже упаси! Никаких имён! Лишь тонкие намёки на толстые обстоятельства. А обстоятельств так-то хватало с лихвой! Главное, акцент был сделан в правильную сторону. Но это было после. А пока гонка вновь возобновилась прямо с места разыгравшейся трагедии. И мы опять тащились в общей кучке, что стала сильно больше, так как задние догнали передних. Ехать-то первым и максимально быстро резко расхотели вообще все. Повторить судьбу бедняги Жиро желающих уж точно не имелось. Вот и неслись мы общей кучкой, как на кольцевых гонках с общим стартом.
И лишь поближе к финишу, как только разглядели дорожный знак, что до Вердена осталось 20 километров, притопили педаль в пол. Причём все разом. Ну те, у кого эти педали имелись. Где-то были только рычаги.
Мы тоже не стали ловить мух ртом и резко так ускорились, едва не совершив аварию. Тут оказался цельный, блин, картельный сговор. Пилоты многих уцелевших Панар-Левассоров и примкнувшие к ним гонщики на Пежо банально начали брать нас в коробку, не позволяя вырваться вперед и тем самым давая шанс на победу избранным. То есть тем самым, кого владельцы данных автобрендов заранее назначили победителями заезда.
Конечно, не будь тут нас, таких красивых, они, возможно, не стали бы ничего такого делать в плане разрушения честной конкуренции среди участников соревнований. Но мы тут есть и потому нас затирают те, кого уже не жалко.
Не повезло им, дурачкам. Папа́ у меня ведь совсем патриот. Плевать он хотел и на гордость Франции и на англичан с немцами да всеми прочими. Он у меня русофил. А ещё у него была под рукой мощнейшая машина весом под 1200 килограмм, учитывая наши тушки и запас бензина. Тогда как вражеские машины были в полтора-два раза легче нас и в 10–12 раз слабее по мощности движка. Про устойчивость на виражах я вообще молчу.
Батя их всех просто напросто растолкал. Бортанув одного, потом другого, потом поддав пинка переднему — сделав так, как я рассказывал о нашем с Нагелем небольшом приключении, в котором мы потеряли окно двери, он организовал себе щель достаточных размеров, чтобы попытаться туда юркнуть.
Юркнуть у нас не очень получилось. Тот, кто подпирал нас справа, умудрился нас достать в крыло правого заднего колеса. Но сам же и перевернулся тут же на бок, тогда как мы почувствовали лишь слабый удар да расслышали характерный скрежет металла о металл.
Потом ещё раз пришлось проходить через что-то подобное. Но в конечном итоге мы вырвались на оперативный простор, бортанув-таки по пути явного лидера, отчего он вовсе сошел с дистанции, вылетев в какие-то кусты на полной скорости. И, соответственно, взяли 5-й этап подряд, не смотря на всё противодействие.
Верден! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось! Наверное. Не знаю точно. Лично мне при упоминании названия данного города на ум приходит только словосочетание «Верденская мясорубка». Но как бы ни искал по местным магазинам, не нашёл такую. Хе-хе! Минутка, так сказать, чёрного юмора.
А чёрно юморю я от того, что зверски устал и просто задолбался в этой Франции. Вот ноги моей здесь больше не будет! Разве что деньги от местных клиентов согласен буду получать за нашу продукцию.
Всю ночь мне пришлось просидеть в автомобиле, охраняя его от вражеских поползновений. Три! Три раза к нам подкрадывались ночью, чтобы что-нибудь подсыпать в бак или же что-нибудь открутить. Ага! На память! Как же! Верю! Счаз!
Соответственно, три раза мне пришлось стрелять из своих родных дерринджеров, поднимая гул и гам на стоянке машин, а также тревогу в душе отца. Он поэтому тоже почти не спал этой ночью и чувствовал себя на утро совершенно разбитым. Человеку ведь уже сорокет. Причём сорокет, проведенный не в тепличных условиях офисов конца XX — начала XXI века. Хотя и там своих проблем и негативных факторов хватает с головой. Но всё же.
Тут тебе и не самое сладкое детство — с 7 лет в пансионах да училищах безвылазно аж вплоть до выпуска во флот. Потом 9 лет плаваний на разных старых корытах, где паровое отопление жилых кают считалось бы за роскошь. Солонина, сухари — всё это он как раз застал ещё. Потом почти 10 лет работы с металлом и всяким вонючим топливом в ожидании успеха. Понятно дело — организм уже не тот, что прежде.
Потому на последний участок гонок мы выезжали сонными и раздражёнными. И, не будь дураками, опять не стали никуда лететь. Дождались прибытия «сапёров», да и пустили тех вперед.
— Чёрт! Сволочь! Гад! Убью! — это я размахиваю стянутым с себя комбинезоном и пытаюсь загасить пожирающее корму нашего боевого болида пламя.
Охренеть! Дело дошло до того, что нас банально попытались сжечь! Просто кинули в машину бутылку с бензином и подожженной тряпкой в её горлышке в качестве запала. И главное кто! Не какой-то там скрывающийся в кустах неизвестный недоброжелатель! А один из гонщиков! Банально притёрся к нам бортом и, никого не стесняясь, закинул «подарочек».
Хорошо, что у нас крыша и вообще весь корпус жёсткие. Не открытый там кабриолет, а полноценное купе. В салон ничего не попало.
Но блин! Мы же алюминиевые своей обшивкой! Хорошо хоть не из магниевого сплава! Так бы был такой пионерский костёр, всем пионерам всех времен на радость.
Теперь вот стоим, тушим чем можем. Отец лопатой песок с землей закидывает на машину, а я своей верхней одёжой сбиваю те языки пламени, которые всё выбиваются наружу и никак не желают угасать.
— Сын. Дай ка мне свои пистолеты, — серьёзно так произнес отец, как только мы справились с пожаром и были полностью готовы ехать дальше.
— Э нет, папа́. Тебя посадят, — совершенно чётко понял я его намерения мстить страшную мстю нашему обидчику. — А тебе ещё заводы дома строить. Крупные. Очень. Чтобы вообще все обзавидовались. А вот мне не будет ничего. Ибо не докажут! — начал я перезаряжать дробовые патроны на родные для дерринджеров короткие 41 калибра с 8-граммовой свинцовой пулей. — Потому, давай ты сейчас выдохнешь. Спокойно сядешь за руль и спокойно выиграешь эту гонку. А пока все будут с тобой ругаться или поздравлять, я навещу кое-кого. Ведь я его запомнил.
— Сын, — таким холодным тоном можно было замораживать океанскую солёную воду.
— Отец. Так надо, — настоял я всё же на своём. — Сам ведь знаешь, что ребёнок я лишь телом, но никак не разумом. Быстро вырос у вас с мамой. Я всё понимаю не хуже тебя и всё сделаю, как надо. И даже грех на душу не буду брать. Лишь преподам урок хороших манер. Он на всю жизнь такой урок запомнит.
— Опять будешь стрелять в афедрон? — посверлив меня с минуту тяжелым взглядом, всё же вздохнул он тяжко, и махнул на меня рукой. Ну да. Он знает, куда я предпочитаю целиться, если есть такой шанс. Что ни говори — а доля воспитательного эффекта в таких делах обязана присутствовать. И человеку понятно — что это наказание, и мне за убийство не надо грех на душу брать. Всем хорошо! Ну, почти.
— Буду, — кивнул я так солидно, чтобы не осталось никаких сомнения. — И даже не пытайся меня потом остановить!
Гонку эту чёртову мы всё же выиграли. Примерно за 50 километров до финиша обошли всех встречных-поперечных-попутных, немного потолкавшись для того бортами, сбили ещё двух собак на подступах к Парижу — ну сами же под колёса бросаются, потеряли на рассыпанных гвоздях три колеса, которые заменили на запасные в течение 9–10 минут. И под звонкую тишину встречающих масс въехали под приветственную вывеску.
Ещё бы! Выглядели-то мы внешне очень колоритно. Матушка едва увидев нас, едва не кинулась кидаться в обморок. Чтоб, значит, все прониклись.