Так что новый 1904 год, принесший нам очередные многие миллионы рублей дивидендов, наступил очень вовремя. Прям очень! Но, увы и ах, лишь для нас, а не для всей России, которой нынче выпадало очередное испытание на прочность.
— Теперь верю, — устало и грустно отозвался мой отец, переводя свой бинокль с японских транспортных судов на японские же крейсера и миноносцы, что выбрали себе места стоянок в каких-то двух-трех кабельтовых от наших кораблей, не забыв при этом направить на них свои поворотные торпедные аппараты. Чтоб, значит, точно не промахнуться по стоящим на якорях целям.
Нет, в прицел взяли не наши катера, уже как свыше месяца болтавшиеся на местном рейде и даже переставшие привлекать к себе излишнее внимание своим футуристическим видом.
Свои минные аппараты японские миноносники навели на «Варяга» с «Корейцем», дабы их команды не вздумали открыть огонь в упор по десантным силами Японской империи. Это, конечно, вслух никто не озвучивал. Но того и не требовалось, поскольку всё и так было очевидно.
Как раз сегодня японцы заявились в Чемульпо солидной силой, вися буквально на хвосте срочно прибежавшего назад «Корейца», который как раз этим днём уходил с каким-то важным донесением в Порт-Артур. Но, как было всем понятно — не ушёл, будучи отогнанным японскими кораблями обратно в порт.
Перекрыв же всё своими крейсерами с миноносцами, подданные императора Муцухито уже в сумерках начали высадку сухопутных частей, фактически объявляя тем самым об аннексии Кореи, за чем нам оставалось только молча наблюдать со стороны. Как и морякам прочих собравшихся тут судов и кораблей.
— И откуда же тебе это было известно, малёк? — оторвавшись от своего бинокля и перестав недовольно поджимать губы, поинтересовался у меня Кази насчёт моего предсказания начала войны.
Скажу честно, я поступил ну очень нехорошо, буквально сманив его сюда из такой далёкой столицы. Но никакого иного выхода у меня попросту не имелось. Ведь кто я был такой для того же командира «Варяга»? Да никто! Тот самый крикливый малёк, каковым меня вечно обзывал Михаил Ильич. А вот Кази… Кази был Кази! Величиной!
— Всё очень просто, — пожал я плечами в ответ. — В отличие от многих наших генералов с адмиралами да прочих министров, я использую голову не только для того, чтобы в неё есть или чтобы носить головной убор, но и для того, чтобы ею думать. А все думающие люди уже давным-давно начали понимать, что война между нашими странами неизбежна. Или скажете, что это не так? — Не сказать, что я выпендриваюсь подобным образом, типа строя из себя всего такого до безобразия мозговитого и проницательного, но говорить о себе правду было нельзя, а какого-либо иного логичного объяснения у меня банально не имелось. Банально не придумал! Вот и решил поумничать. Тут главное говорить всё с донельзя уверенным видом, чтобы никто не усомнился в произнесённых словах.
— Да нет. Всё так, — на удивление не стал снисходительно фыркать на меня старый моряк и кораблестроитель, а лишь тяжко вздохнул. — Вот и Степан Осипович в последнюю нашу встречу тоже пытался доказать мне, что скоро быть войне с японцами.
Степан Осипович — это, надо понимать, Макаров был, что на протяжении последних нескольких лет руководил портом Кронштадта, отчего являлся частым гостем в тех же именитых столичных ресторанах, куда нередко захаживал и Кази. Просто никакого другого Степана Осиповича лично мне на ум не приходит.
— А раз всё так, похоже, наступает пора совершить то, ради чего это всё вообще некогда затевалось. Тем более что целей у нас нынче — видимо-невидимо. Выбирай, не хочу. Одна проблема. Бить их нам банально нечем! — переведя взгляд с собеседника обратно на японские корабли, тяжело вздохнул я.
Да, это был один из главнейших недостатков всего моего плана по рекламе новейших торпедных катеров и вообще помощи отечественному флоту на начальном этапе войны. Торпед у нас не имелось, поскольку, являясь частным лицом, я нигде не смог бы их купить.
Точнее даже не так. Контрабандным путём мне, возможно, и вышло бы достать что-нибудь такое эдакое. Но подобных контактов у меня под рукой не нашлось. Да и торпеды нашим катерам требовались того образца, что были приняты на вооружение РИФ[1], а не абы какие. Стало быть, вся надежда возлагалась исключительно на то, что свои моряки, поняв, что скоро им идти в последний и решительный бой, не зажмотят неожиданно нарисовавшимся добровольным помощникам имеющиеся на борту их кораблей торпеды.