— И горжусь этим почётным званием! — вовсе не став обижаться, выдал я, одновременно подправляя курс. Уж в чём-чём, а в градусах я разбирался. Мою фирменную настойку на клюкве папа́ и Кази уважали очень сильно! — Ибо сухопутная крыса — по своей сути есть ёж! А ёж, чтоб ты знал, господин мичман, не только сильный, хоть и лёгкий, лесной хищник, он ещё вдобавок является самой гордой птицей в мире! Не то, что вы, бакланы водоплавающие!
— Девять кабельтовых! Идём чётко на цель! Так держать! — проглотив мои слова про бакланов, выдал новые вводные Губонин.
— Время до сброса? — кивнув в ответ, что принял, но опять не понял, на всякий случай уточнил я, сколько нам ещё оставалось играть в салочки со смертью. С секундами оно всё же было как-то поточнее.
— Скорость?
— 32 узла!
— Полторы минуты до пуска! — совсем не обрадовал меня мичман, поскольку мне как-то очень резко захотелось избавиться от несомого боекомплекта вот прямо здесь и прямо сейчас.
Да. Это-то и было страшно. Вроде как мы и являлись едва ли не самыми быстрыми боевыми кораблями в мире. Но на то, чтобы сократить дистанцию до 1,5 кабельтовых нам ныне требовалось целых полторы минуты лететь на всех парах очень плотной группой чётко на выбранную цель, никуда не сворачивая и не маневрируя. И что-то мне при этом подсказывало, что на борту японского крейсера уже активно наводили многочисленные пушки на наши резко ставшие нескромными персоны.
— Бам! — первый разрыв чего-то крупнокалиберного прямо по направлению движения нашего катера я засёк секунд через сорок. Хотя, судя по количеству видимых вспышек и начавшему закрывать японский корабль облаку пороховых газов, били они по нам уже с максимально возможной скорострельностью и из всего, что только могло вести огонь.
— Дистанция! Время! — прокричал я, напряжённо вцепившись в штурвал, как только рубку нашего катера обдало опавшим фонтаном воды от очередного близкого разрыва.
— Ещё 2 кабельтова пройти! Ещё двадцать секунд! — тут же отозвался мой «наводчик».
— Горшечников! Готовься дёргать чеку! Мичман! Командуй ему!
— Дзонг! — это в рубке нашего катера образовалась сквозная пробоина от пробившего её 47-мм снаряда. Повезло нам, что к столь малокалиберной артиллерии настоящих фугасных гранат ещё не делали. Да и толщина стенок рубки составляла считанные миллиметры всё той же древесины, пробив которые, снаряд, наверное, даже и не взвёлся для подрыва. Так и ушёл цельным куском в воду. Иначе бы мы тут мигом наглотались своими телами осколков со всеми вытекающими из этого последствиями.
— Горшечников! Пуск! — а вот эти слова Губонина стали самыми волшебными на всём белом свете для моей забившейся где-то в уголке пятки левой ноги души, столь сильно я уже струхнул к этому моменту. Хотя, казалось бы, всего-то полторы минуты минуло с тех пор, как мы, задрав носы своих реданных катеров, устремились в атаку, и всего минута прошла с тех пор, как по нам открыли огонь.
Нам ведь очень важно было сблизиться с японским кораблём ещё и по той причине, что в своей высшей точке мель, над которой мы проскочили перед самым пуском, находилась от поверхности воды в каких-то полутора метрах вниз, что не позволило бы нам применить торпедное вооружение. Настроенные на поражение глубокосидящих целей «рыбки» попросту мигом зарылись бы в песок с илом, чем бы всё наше геройство и закончилось. А так, отстрелявшись, мы последовательно тут же отвернули лево на борт и на всё той же максимальной скорости принялись улёпётывать от продолжавшего огрызаться огнем крейсера.
Вот конкретно в этот момент я очень сильно зауважал лётчиков-истребителей, поскольку, попав в настоящий бой, вообще потерялся в пространстве и временно даже упустил из вида, куда делся ведущий катер моей пары. И это на воде! Считай в двухмерном пространстве! Что же тогда творили пилоты на своих крылатых машинах в воздухе! Аж дух захватывало от одной только мысли!
Плюс очень-очень сильно захотелось в туалет. Должно быть утром всё же съел чего-то лишнее. Да-да! Так и запишем! Пошёл в героическую атаку на превосходящие силы противника, совершенно игнорируя наличествующее пищевое отравление! Глядишь, так не ославят в родном флоте мелким бздуном, а даже наоборот — наградят боевым орденом всего меня такого героического.
И вообще! Штаны у меня остались чистыми! Так-то! А то, что употреблённая на завтрак консервированная гороховая каша с мясом дала о себе знать… Так катер — это вам не танк! В нём точно так же, как в заполненном народом лифте, сдерживаться не запрещается! Главное не признавать ни словом, ни делом сей мелкий грешок за собой!
Именно поэтому, как только «потянуло запашком», я повернулся лицом к мичману и укоризненно покачал головой, ещё и поцокав при этом языком, отчего бедолага Губонин аж красными пятнами пошёл, начав тут же оправдываться, что это, мол, не он испортил воздух.