Уж больно удачно сибиряки, обойдя с правого фланга основные оборонительные позиции японцев у реки Хуньхэ, смогли выбить противника из ряда опорных пунктов и, пробившись во вражеский тыл, отрезали пути отступления на юг всем тем частям японцев, что располагались между ними и взятым нами Сандепу.
Мы же при своём дальнейшем продвижении отреза́ли японцам путь на восток, тем самым полностью замыкая окружение. Вот в районе городка Датай, что лежал примерно на половине пути, наш передовой дозор и повстречался с разведкой 3-ей пехотной дивизии противника.
Броня и пулемёты, как можно было то понять, одержали верх над вооруженной карабинами конницей. Уничтожить всех не уничтожили, но целый эскадрон рассеяли по близлежащим полям. А после в левый фланг нашей растянувшейся на все 5 вёрст колонны ударила японская пехота.
Вот уж где противник сделал нам поистине королевский подарок, так это здесь!
Не имея никакого опыта противостояния бронированной технике, японское командование привычно для этого времени пустило в атаку на нас через поля густые цепи пехоты, шедшие одна за другой, которые мы и повстречали дружным пулемётным огнём.
И вот что я вам скажу. Почти три десятка пулёметных броневиков против пехоты в голом зимнем поле, где вовсе негде спрятаться, это очень страшная сила. Не «Верденская мясорубка» времён ПМВ, конечно, у нас вышла. Но локальный Ад для вражеских сил мы сотворить смогли без всяких преувеличений.
Если наши мотострелки, залёгшие за оставленными на дороге машинами, просто сбили атакующий порыв японцев, встретив тех прицельным ружейным и пулемётным огнём, то мы, «недотанкисты», просто-напросто растерзали тот полк, что оказался против нас.
Совершенно игнорируя, что стрелковый огонь японской пехоты, что сыпавшуюся на нас с неба шрапнель, мы подпустили передовые вражеские роты на 300 шагов, после чего расстреляли их, считай, что в упор. Не прошло и пяти минут, как от передовой роты, шедшего на нас в атаку батальона, в строю не осталось ни одного уцелевшего человека. Но так как этих самых рот в батальоне насчитывалось 4 штуки, а в каждом полку имелось 3 батальона, нам оставалось по кому стрелять. И это ещё было мягко сказано.
— Да сколько же их тут! — нервно восклицал Лёшка, отбрасывая себе под ноги очередной израсходованный магазин, да вгоняя в приёмник пулемёта следующий.
— Сколько ни есть, все наши! — нервно сжимая в руках свой солдатский револьвер Нагана, прокричал я в ответ, поскольку ничего большего мне, как водителю, в этот момент не оставалось. Я, конечно, мог бы приподнять бронестворку смотрового окна в двери и попытаться пострелять из него. Но совершенно не желал этого делать. Уж больно часто щёлкали пули по корпусу нашей машины. Да и дистанция стрельбы была отнюдь не револьверная.
— Отче наш, Иже еси на небесах!… — А это уже в который раз за последние сутки шептал себе под нос молитву Михаил Александрович, которому, точно так же, как и мне, большую часть времени приходилось быть лишь сторонним наблюдателем. Ведь, ни вести огонь самому, ни руководить своей ротой он прямо сейчас возможностью не располагал никакой. Только и оставалось, что сидеть на попе ровно, да бояться, пока пулемётчики делали своё дело.
Чего бояться? Так того, что патроны у нас все выйдут прежде, чем закончится противник. Или того, что столь активной пальбы не выдержат пулемётные стволы, даже не смотря на кусачий мороз, что правил балом за бортом броневика. Всё же у нас у всех в башнях стояли не станковые Максимы, а куда более лёгкие ручники Мосина, которые не предназначались для ведения столь массированного и продолжительного огня.
— Бум! Кхр-р-р-р! — весьма неожиданно что-то рвануло рядом с нами, и нечто стальное донельзя противно скрежетнуло по броне машины, вслед за чем последовали звуки ритмичных ударов. — Цзон! Цзон! Цзон!
— Это что такое? — повернувшись ко мне, поинтересовался Михаил Александрович, с которым мы вместе синхронно вздрогнули и вжали головы в плечи.
Сие, конечно, являлось нонсенсом — подобное обращение офицера, командира роты, к какому-то там нижнему чину вроде меня, но ему банально более не к кому было обращаться в этот момент. Так что чисто по-человечески его можно было понять и простить. Мне и самому тут уже было не до сохранения субординации.
— Могу лишь предположить, что по нам начали бить фугасными снарядами, — едва заметно пожав плечами, выдал я наиболее вероятный вариант происхождения новых для нас звуков.