А в той, полной гор и холмов, местности, через которую они отступали, нашим броневикам делать было нечего. Потому вплоть до самого завершения боевых действий мы наслаждались ничегонеделанием, а также отличным сервисом и кухней. Ведь что-что, а европейский квартал в Инкоу сохранился совершенно нетронутым со всеми его отелями, ресторанами и прочими интересными заведениями, способными удовлетворить даже наш взыскательный вкус.
Правда, от всего парка автомобилей нашей бригады в строю сохранилось всего-то 247 грузовиков от первоначальной тысячи. Но оно того явно стоило, тем более что вышедшую из строя из-за безжалостной эксплуатации или же подбитую вражеским огнём технику мы со временем собрали и даже умудрились вернуть в строй под две сотни машин. Что, впрочем, уже не имело никакого значения.
В начале августа при посредничестве президента Соединённых Штатов Америки начались мирные переговоры, которые спустя три недели взаимного отрицания множества выдвигаемых обеими сторонами требований завершились-таки подписанием Мирного договора. Вот только пункты этого мирного договора сильно отличались от тех, что имелись в соответствующем документе моего былого прошлого. Теперь уже никто не мог бы даже намекнуть на то, что Россия проиграла эту войну.
Да! Не выиграла с разгромным счётом, как то можно было полагать ещё до начала боевых действий! Но и отнюдь не проиграла! По сути каждая из сторон осталась с теми же картами на руках, с которыми начинала данный конфликт. Разве что государственные долги России и Японии выросли на миллиарды рублей и иен соответственно, а внутриполитическая обстановка в обеих странах оказалась донельзя накалена. Ну и понесённые потери в живой силе и вооружении, конечно, никуда не делись.
Но лично меня именно такой исход событий более чем устраивал. Ведь все наглядно смогли увидеть те жуткие недостатки отечественных армии, флота и промышленности, которые поставили Россию по своим возможностям на один уровень с Японской империей, уж точно не являвшейся в данном историческом периоде одной из ведущих стран мира. Так что очень многим в моей стране теперь было о чём подумать.
[1] Ханьшин — крепкий алкогольный напиток, китайская водка, выделываемая из гаоляна или чумидзы.
[2] Кули — носильщик. В японской армии в 1904–1905 годах на каждую дивизию приходилось до 20 тысяч кули, главным образом нанятых в Корее или Китае.
Глава 17
Как поссорились Александр Евгеньевич со Степаном Осиповичем
Есть такая птица — пе́репел. Хорошая птица. Вот прям ничего плохого о ней сказать не могу. Да чего там! Отличная птица! Особенно, когда подают её профессионально приготовленной да с молоденьким, жаренным на сливочном масле, картофелем! М-м-м-м! Вкусняшка!
А есть ещё не столь же приятная птица — пе́репил. Уже не столь приятная. Точнее говоря, поначалу она, конечно, ничего так. Да и в середине процесса потребления — вообще выше всяких похвал. А вот по итогу — дрянь, а не птица оказывается. Как есть дрянь!
Вот так оно в жизни нередко и бывает! Разница в какой-то мелочи — всего-то в одной букве в данном случае, а сколько отличий в плане ощущений! Глаза б мои её не видели никогда, эту птицу. Ту, что вторая по счёту. Да и вообще в это утро, начавшееся с большого бодуна, я не желал бы видеть никого. Как и слышать. Особенно эти удары в дверь, что отдались в моей голове звоном бьющих друг о друга оркестровых тарелок.
— М-м-м-м! — раздалось откуда-то снизу, и я, находясь на границе сна и яви, ощутил чью-то хватку на своей лодыжке. — Сударь, не могли бы вы сдвинуть свою ногу в сторону. А то она на мне лежит.
— Кто ты, добрый человек? — прохрипев в ответ, принялся подтягивать ногу к себе, дабы уместить её на том же самом узком диване, на котором покоилось всё остальное моё тело.
— Петя, — вновь раздалось снизу — то есть с пола.
— Петя? Какой такой Петя? — донельзя туго соображая, перевернулся я на левый бок, превозмогая жутчайшую головную боль, и сосредоточил свой взгляд на моём, должно быть, вчерашнем собутыльнике. — О! Пётр, ик, Николаевич! — приподнял я в удивлении брови, узрев целого героического офицера Российского Императорского Флота, позорно возлегающего на ковре, словно Жучка какая дворовая. Да ещё и светящего во все стороны солидным таким фингалом под левым глазом. — Что же вы… Так! И кто вас так по лицу приголубил?
— Хм-м-м… не помню, — явно постаравшись достать из глубин разума воспоминания прошедшего вечера, не преуспел в этом начинании лейтенант Губонин, что, впрочем, не помешало ему нащупать здоровенный синяк и скривиться. — А вам, Александр ик Евгеньевич, кто столь солидный бланш на скуле организовал? — просветил он меня по поводу не совсем полной целостности уже моего светлого лика.