Вот почему семья Уолтонов почти инстинктивно наложила строгий запрет на разглашение сведений о личной жизни любого из нас, хотя мы и продолжали жить открыто, и не отказались от привычки постоянного общения с покупателями в наших магазинах. К счастью, здесь, в Бентонвилле, наши друзья и соседи защищали нас от многих любителей копаться в грязном белье и смаковать подробности чужой личной жизни. Однако меня подстерег на теннисном турнире, в котором я участвовал, парень из "Лайфстайлз оф зе рич энд фэймэс", а Хелен поговорила с журналисткой одного из дамских журналов. Средства массовой информации обычно изображали меня как этакого дешевого, эксцентричного затворника, кого-то вроде дикого горца, спящего в окружении своих собак, несмотря на то, что в какой-нибудь пещере у него припрятано миллиардное состояние. Вот и написали после биржевого краха 1987 года, когда акции "Уол-Март", как и все, что было на рынке, тоже резко упали, что я потерял полмиллиарда долларов. Когда они спросили, так ли это, я ответил: "Это всего лишь бумага", -- и они остались таким ответом страшно довольны.
Однако теперь мне хочется объяснить некоторые аспекты моего отношения к деньгам, раз уж это к слову пришлось. В конце концов, наши финансы, так же, как и финансы любой нормальной американской семьи, -- это только наше дело, и больше ничье. Разумеется, мое отношение к деньгам по большей части обусловлено тем, что рос я в очень тяжелые для нашей страны времена: мое детство пришлось на период Великой Депрессии. И глубинка, откуда мы все родом -- Миссури, Оклахома, Канзас, Арканзас -- в ту "Эру Великой Засухи" очень сильно пострадала. Я родился в Кингфишере, штат Оклахома, в 1918 году и жил там примерно до пяти лет, однако мои самые первые воспоминания относятся к Спринфилду, штат Миссури, где я начал ходить в школу, а более поздние -- к небольшому городку Маршалл в штате Миссури. После этого мы жили в Сельбине, штат Миссури, где я поступил в среднюю школу, а позже -- в Колумбии. Там я окончил среднюю школу и поступил в колледж.
Мой папа, Томас Гибсон Уолтон, был невероятным трудягой. Вставал он рано, работал до упаду и отличался невероятной честностью. Многие вспоминают о нем как о чрезвычайно цельной личности. А еще была у него страсть -- он обожал меняться, заключать всяческие сделки, причем их предметом могло быть все что угодно: лошади, мулы, крупный рогатый скот, дома, фермы, да хоть автомобили. Однажды он обменял нашу ферму в Кингфишере на другую, вблизи от Омеги, штат Оклахома. В другой раз променял свои наручные часы на борова, так что в тот раз у нас на столе было мясо. А еще я никогда в жизни не встречал человека, который так умел бы вести переговоры и торговаться, как мой отец. Он обладал необычайным чутьем и твердо знал, когда следует остановиться, никогда не переступая пределы дозволенного. Как правило, они с противной стороной расставались друзьями, однако на меня наводили оторопь предложения, которые выдвигал мой папа, настолько они были невыгодными. В этом, видимо, и заключается причина того, что я -- не лучший в мире специалист по переговорам: я никак не могу скинуть тот самый последний доллар. К счастью, мой брат Бад, почти с самого начала ставший моим партнером, унаследовал папин талант торговаться.
У папы никогда не было никаких поползновений насчет создания самостоятельного, собственного дела. Кроме того, он был убежденным противником привычки брать деньги в долг. Пока я рос, он перепробовал массу занятий. Он был и землекопом, и фермером, и оценщиком по займам под залог сельскохозяйственных построек и угодий, страховым агентом и агентом по недвижимости. Несколько месяцев подряд, в самом начале Депрессии, он был и вообще без работы, и, наконец, пошел работать в фирму своего брата, "Уолтон Моргидж Компани", представительство "Метрополитен Лайф Иншуренс". Папа работал с должниками "Метрополитен", большая часть которых давно просрочила сроки своих платежей. В двадцать девятом, тридцатом и тридцать первом годах ему пришлось изъять сотни ферм у замечательных людей, семьи которых владели этими землями с незапамятных времен. Иногда он брал меня в эти поездки с собой, и я ощутил весь трагизм ситуации. Работа у папы, прямо скажем, была неблагодарной, однако он старался выполнять ее так, чтобы как можно меньше задеть чувство собственного достоинства тех фермеров. Должно быть, все это производило на мою детскую душу большое впечатление, хотя не могу припомнить, чтобы я уже тогда твердил себе нечто вроде: "Я никогда не стану жить в бедности".
Мы никогда не считали себя бедняками, хотя у нас точно не было никаких денежных излишков, и мы старались изо всех сил, чтобы заработать пару долларов то здесь, то там. Например, моя мать, Нэн Уол тон, во времена Депрессии решила начать торговлю молоком. Я поднимался ранним утром и доил коров, мама обрабатывала молоко и разливала его по бутылкам, а я под вечер, после футбольных тренировок, доставлял его по назначению. У нас было десять или двенадцать клиентов, которые платили по десять центов за галлон. Самое приятное заключалось в том, что мама снимала сливки и делала мороженое. Это просто чудо какое-то, что, учитывая количества, в которых я его поглощал, меня не прозвали Жирным Сэмом Уолтоном.
Мне было лет семь-восемь, когда я начал продавать журнальную подписку, а начиная с седьмого класса средней школы и все время учебы в колледже я занимался доставкой газет на дом. А еще я выращивал и продавал кроликов и голубей -- в то время это было широко распространено среди мальчишек в провинции.
Я с самого раннего возраста усвоил, что для нас, детей, очень важно помогать обеспечивать семью всем необходимым, быть скорее добытчиками, чем потребителями. Разумеется, попутно мы учились, как много и тяжело нужно трудиться, чтобы получить на руки хотя бы доллар и что, коль скоро уж ты его получил, это кое-чего да стоит. Мои мать и отец были полностью едины в одном, а именно в своем отношении к деньгам: они просто-напросто не бросали их на ветер.
БАД УОЛТОН:
"Людям непонятно, отчего мы остаемся такими консервативными. Они поднимают ужасный шум вокруг того, что Сэм, будучи миллиардером, водит старенький пикап, покупает свою одежду в "Уол-Март" или отказывается летать первым классом.
Дело в том, что мы просто-напросто были так воспитаны. Если на тротуаре валяется пенни, многие ли выйдут на улицу специально для того, чтобы поднять его? Клянусь, что я -- выйду. И подниму. И знаю, что Сэм поступит точно так же".
К тому времени как я покинул родительский дом, будучи готовым к самостоятельной жизни, мне уже было крепко привито уважение к деньгам и умение их ценить. Однако мои знания о деньгах и финансах, вероятно, были достаточно далеки от научного подхода, невзирая на то, что у меня была степень по бизнесу. Впоследствии я познакомился с родными Хелен, и слушать, что говорит ее отец, Л.С. Робсон, уже само по себе было образованием. Он оказал на меня огромное влияние. Это был гениальный торговец, одна из наиболее убедительных личностей, каких мне когда-либо доводилось встречать. И я уверен в том, что его успех в качестве торговца и бизнесмена, его знание финансов и права, а также его философия оказали на меня очень сильное влияние. Мой характер, в основе которого лежит стремление к борьбе и конкуренции, ничуть не пострадал: я видел его успехи, и они приводили меня в восторг. Я сказал себе: быть может, и я однажды достигну такого же успеха, как он.
Робсоны очень умно вели свои финансовые дела: отец Хелен организовал свое ранчо и семейные предприятия на принципах партнерства, а Хелен и ее братья были его деловыми партнерами. Все они поочередно вели бухгалтерские книги ранчо и занимались подобными вещами. У Хелен была степень бакалавра в области финансов, что в те времена было необычно для женщины. Как бы то ни было, мистер Робсон посоветовал нам построить свои семейные финансовые дела таким же образом, и мы последовали его совету, начиная с 1953 года. То немногое, что у нас было в то время, мы вложили в партнерское предприятие с нашими детьми, которое впоследствии превратилось в корпорацию "Уолтон Энтерпрайсиз".